— Она и мне тогда не дала попрощаться с миссис Мендель. И с тобой. — Я взяла с тарелки печенюшку, ведь грустно есть одному.
Вернулась Ребекка, заглянула мне в глаза:
— Сразу уехала и совсем ничего тебе не сказала?
— Совсем ничего, мэм.
— Ясно. Ну что ж, будем действовать сообразно обстоятельствам. — Она уставилась в окно и дальше уже разговаривала вроде бы не с нами, а с белкой, сидевшей на ветке дерева. — Комната у Бобби просторная. Надо будет записать Энди в школу, купить одежду, в общем, дел у нас много.
Мы с братом сто лет не виделись, но даже не успели порадоваться встрече, настолько она получилась печальной.
— Энди, а хочешь посмотреть, что тут у дома и что вокруг?
Он кивнул. Я провела экскурсию по двору, потом мы прошлись по улице, я показала, кто где живет. Повторила все, что когда-то услышала от Мики. Рассказала про аллигаторов, и как нужно правильно растягивать слова, и что шипучку и соки тут называют кокой, и про округа, и что «бедные парни» это на самом деле сэндвич. Ну и про «салют», конечно.
Он покорно слушал и даже кое-что переспрашивал, но по глазам я видела, что мысли его далеко. Когда мы вернулись, Энди прилег в гостиной на диване. Я сидела рядышком, пока он не уснул. А потом пошла к акации, учебник по арифметике так под ней и остался, раскрытый. Время от времени хлопали страницы, будто крылья неуклюжей грузной птицы, которая никак не может взлететь.
Вышла из своего дома мисс Дарла и протянула мне слегка покачивающийся от ветра пакет.
— Держи, детка, тут гостинцы и для тебя, и для твоих братьев.
— Спасибо, мисс Дарла, — сказала я, роясь в пакете.
Там лежали три батончика «Зеро», три жвачки-сигары», шесть круглых карамелек «Файер болл» (это которые с корицей), длинненький батончик «Чик-о-стик» (с ореховым маслом и кокосовой стружкой, не хуже «Зеро»), пакетик трехцветных ирисок (в форме кукурузных зерен, их обожал Мика) и… любимый батончик Энди, карамельно-ореховый. Я подняла глаза и увидела, что мисс смотрит на меня с улыбкой. «Откуда ты узнала? Наверное, ты ясновидящая, мисс Дарла», — подумала я. Улыбка мисс Дарлы сделалась еще шире. Когда она ушла, я потащила пакет к себе в комнату, на ходу сунув в рот красный шарик «Файер болл», из-за корицы язык так и горел, я надеялась, что теперь он очистился от слов, которые мне совсем не хотелось говорить про маму.
В комнату влетел Мика:
— Как на наш диван попал Энди?
Протянув Мике пакетик с «зернышками», я рассказала как, и мы вдвоем пошли к Энди, он спал, а мы не могли на него насмотреться.
Мика вскрыл пакетик и сыпанул в рот полную горсть мелких ирисок. Батончик для Энди я положила на кофейный столик, возьмет, когда проснется. Набитым «зернышками» ртом Мика сказал:
— Мама шовшем уше таво.
«Не ври» — хотелось сказать ему. Но я промолчала.
На ужин мы ели креветок по-креольски, Энди съел две порции, Мика три, а потом все вместе смотрели уморительный фильм с Редом Скелтоном.
Зазвонил телефон, трубку взял папа, и через пару чьих-то слов губы его крепко сжались.
— Не желаю все это слушать, — сказал он, — ты должна была заранее ему сказать. — Папа побренчал мелочью в кармане. — При чем тут Харольд? Погоди-погоди. Ты обязана была зайти, обсудить все с нами. — Папа нервно постучал ногой по полу. — Он, между прочим, долго не мог успокоиться, плакал. — Уголки папиного рта скорбно опустились. — Надеюсь, вы с Харольдом будете счастливы. — Папа одним глотком осушил свой стакан. — Ха-ха. Кстати, ты получила чек от Муси-Буси? — Он произнес это развязным ехидным тоном. — Что-что? Исключено. Ты же еле ворочаешь языком, какие могут быть беседы. Всего хорошего. — Папа швырнул трубку, посмотрел на Ребекку, пожал плечами.
— Она не хотела поговорить со мной, вообще с нами?
— О господи, Ви, спустись же на землю, — вмешался Мика.
— А со мной она не хотела поговорить? — спросил Энди, в глазах снова блеснули слезы.
Ребекка погладила его по спине.
— Нет, поговорить она не хотела. Они с Харольдом на месяц уезжают во Францию. Маме нужно собираться.
Меня пронзила ненависть. Я больше не желала ее видеть, никогда.
Перед сном я пошла к Энди и Бобби, почитать им «Тома Сойера». Ребекка соорудила на полу тюфячок для Энди, пока нет кровати. Он сидел на куче одеял и покрывал, накрытых сверху простынями, рядом копошился Бобби.
— Салют, — сказала я.
— Бобби мой брат? — спросил Энди и ткнул его пальцем в пузо. Бобби рассмеялся.
— Не совсем. Он брат наполовинку.
— И на какую половинку он наш брат? Та, которая срется, мне ни к чему. — Он довольно расхохотался. Смеется, обрадовалась я. Бобби тоже весело хихикал, а потом вцепился брату в волосы. — Ух ты, сильный.
— Сильный, только вот часто болеет.
— А чего это он?
— Папа сказал, что это из-за каких-то неправильных молекул. В общем, что-то плохо срабатывает. Хочешь, я тебе почитаю, это будет кру-у-у-уто.
— He-а. Нет настроения.
Я тоже села на тюфячок.
— Не хочу, чтобы ты был таким грустным.
— Я не грустный. Я злой. Злюсь на маму. Сволочь она все-таки. — Он вскочил и топнул ногой. — Дура тупая. Тупая сволочь!
Бобби опять закатился смехом.
— Я почитаю Бобби, но ты тоже можешь слушать, если охота.
Я открыла книжку:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
— Том!
Ответа нет.
— Том!
Ответа нет.
— Удивительно, куда мог деваться этот мальчишка!
Том, где ты?
Я на секунду оторвалась и посмотрела на них. Энди снова улегся, прижав к себе Бобби, и едва заметно улыбнулся. Я читала, пока у самой не стали слипаться глаза.
Моя ненависть могла бы постепенно развеяться, но я подслушала разговор папы с Ребеккой. Я стояла у дверей столовой, в синем своем платье с белым воротником по случаю окончания пятого класса.
— Ждет ребенка от Харольда, вот так номер, — сказал папа. — Своих бросила, а теперь собралась рожать от типа, который детей терпеть не может.
— Она запуталась, Фредерик. Мне ее жалко.
Папа в сердцах стукнул чашкой о блюдце.
— Харольд долго с ней не проваландается. Сбежит, найдет себе очередную сговорчивую дуру.
— Гадко, что во все это вовлечены дети.
— Я делаю все, что в моих силах.
— Я имела в виду не тебя.
— Не финти. — Он со скрежетом отодвинул стул. — Это же моя вина, целиком и полностью. Правда, Ребекка? Ты у нас святая, а я грешник. Так ведь?
