— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Я тебе не девчонка, которая скушает все что угодно. И станет все что угодно терпеть.
— Я стараюсь, Бекки, — папа вздохнул, — правда стараюсь.
— Прошу тебя только об одном: уделять иногда внимание нашим домашним проблемам.
— Домашним проблемам? Что ты имеешь в виду?
— Мика постоянно где-то пропадает, совсем отбился от рук. Энди нужны сейчас мы оба, ведь парню надо как-то все это пережить. Вирджиния Кейт по-прежнему меня сторонится, боится, что обижу. Она живет в своем мирке, витает в облаках и в книжных историях. Как только я пытаюсь ее обнять, шарахается. У бедной девочки вся душа изранена. У них у всех. Это невыносимо. Мне ли не знать, как это тяжело, когда взрослые тебя предают, как это больно. А насчет Бобби… вдруг у него то же самое, что у моих… боже, я не переживу.
Я вжалась в стену, было такое чувство, что меня рассматривают в микроскопе, в том самом, который стоит в комнате у Мики.
— Откуда такие мрачные мысли? Ты теперь меньше торчишь на работе, детям это определенно пошло на пользу, любо-дорого на них смотреть. Но тебя вечно что-то не устраивает. Почему?
— А то ты не знаешь, Фредерик! Поначалу, когда мы только поженились, ты столько не пил. Помнишь, как тогда все было?
— Мне пора, опаздываю на занятия, — произнес папа не очень внятно, видимо, откусывал ноготь.
— Придумал хотя бы что-нибудь новенькое. Как ты можешь так наплевательски ко всему относиться? Мне нужна твоя помощь! А ты живешь в каком-то вымышленном мире, точнее, в мире, которым правит Бутылочка бурбона. Ну, давай, процитируй мне что-нибудь из Шекспира. Чтобы вмиг стало ясно, что все у нас замечательно.
Когда папа стремительно вышел из столовой, я и не подумала прятаться. Я посмотрела на него, как на врага, со жгучей ненавистью. Но когда я увидела его опрокинутое лицо, мне стало стыдно. Невыносимо.
— Прости. Очень тебя прошу, — выдавил он и двинулся дальше, к парадной двери.
А Ребекка отправилась в комнату Энди и Бобби.
Подошел Мика, встал рядом.
— Салют, сестренка Вистренка. Что у нас тут опять?
— Не понимаю, почему взрослые все время ругаются? Почему они не могут жить спокойно? —
Я пнула плинтус мыском своего школьного, с кантиками, полуботинка.
— Да ну их. Не бери в голову. — Его тщательно причесанные волосы блестели, ранец был небрежно перекинут через плечо. До чего же он походил на папу! — Ты у нас кто? Ребенок. А детей закидоны взрослых напрягать не должны. Думаю, с тебя хватит и того, что уже было.
— А что уже было?
— Не помнишь, что ли? Бродила как тень. Лучше бы уж витала в своих облаках. А то ведь полный был отпад.
Я стала разглядывать черные полоски под ногтями, оставшиеся после очередной вылазки в сад.
— А тебя их закидоны никогда не напрягают?
— He-а. Я знаю, что нужно мне. Хочу стать знаменитым. А когда стану, начну делать что хочу и когда захочу.
— Ты уже почти все время делаешь что хочешь, — усмехнулась я.
— Ха! То ли еще будет, я уже все продумал.
— Что все?
— Поеду в Нью-Йорк, поселюсь в самом центре. Там кругом огни, куда ни глянь, и вот стою я у огромного окна и рисую все, что вижу. А можно луну и звезды, это по настроению.
В глазах Мики засияли все его воображаемые огни, луна и звезды. Он широко улыбнулся.
— Понимаешь, Ви, мне пора делать ноги. — И мой бродяга брат умчался прочь.
Я пошла в кухню за чемоданчиком с ланчем. Ребекка была заботливой. Всегда клала туда термос, в холод с супом, в жару с охлажденным чаем, обязательно сэндвич и какие-нибудь фрукты. И записочки: «Хорошего дня» или «Будь умницей».
Я залезла в шкафчики. Бутылок не было. Папа куда-то их припрятал. Ничего не оставалось, как забрать чемоданчик и бежать к автобусу, дверь которого тут же захлопнулась за моей спиной, как уже многие другие двери в моей жизни.
ГЛАВА 21. Глупый шальной мальчишка
1968
Я думала, Энди так и будет кукситься, но ничего, освоился. Ему пришлась по вкусу водянистая Луизиана и все эти ее ползучие твари: жучки, ящерки, земноводные разные, рачки и еще какие-то странные существа, которых луизианцы даже ели. Прежнюю жизнь с мамой он скинул с себя, как старую облезлую шкурку, и быстро превращался в луизианского мальчишку, будто именно этого ему и не хватало.
Ребекка от него не отставала, заставляла мыться, ругала за лихие фортели на велосипеде, гоняла с дерева и с крыши. Каждый день только и было слышно: «Энди, осторожней, ударишься!», «Энди, слезай сейчас же!»
Лето выдалось сырым, с затяжными дождями. Бедняга Бобби здорово разболелся. Кашлял и кашлял, Ребекка массировала ему спинку, натирала грудь кусачей согревающей мазью, возила его к врачу, сидела ночи напролет у постели. А он жалобно поскуливал:
— Мама, бо-бо, гоичо.
Ребекка качала кроватку, приговаривая:
— Потерпи, солнышко, потерпи немного.
Энди уже просто сходил с ума, ведь приходилось торчать дома, в одной комнате с Бобби, с болеющим младшим братом не поиграешь, и уж тем более им не покомандуешь. Энди носился по дому и постоянно что-то ломал. Не нарочно, конечно. Просто ему некуда было девать накопившуюся энергию. Однажды дождь никак не унимался, и Ребекка заявила, что лучше бы нам всем было родиться утками. И тут — опа! — вмиг дождь прекратился.
Мика сразу куда-то слинял.
Папа сказал, что сам съездит с Бобби к доктору, чтобы Ребекка могла отдохнуть.
— Ты всю ночь не спала. Разреши мне это сделать.
— Могу и я отвезти.
— Пойми, мне это будет приятно, а тебе трудно. Вот так.
Он взял Бобби на руки и пригладил ему волосы.
— Ну что, мой маленький мужчина, готов?
В ответ Бобби обнял папу за шею. Чудо, а не малыш.
Энди прыгал, рыча от восторга:
— Свобода! Свобода! Ур-р-ра!
— Слава тебе, господи, — Ребекка вздохнула, — теперь можешь веселиться. Только осторожнее. Слышишь, Энди? А, Энди?
Он лишь ухмыльнулся и снова прокричал «ур-р-ра!»
Ребекка успела меня перехватить:
— Я понимаю, у вас с Энди свои отношения и уговоры, но присмотри за ним, только сегодня. Хорошо? Кое-где могла сильно разлиться вода, а он парень рисковый.
Я страдальчески поморщилась, но, честно говоря, мне и самой хотелось поторчать с ним. Насидевшись взаперти, Энди успел придумать себе массу развлечений, и мне охота было посмотреть, куда же его понесет.
Все вокруг размякло и разбухло от воды. Солнце принялось ее выпаривать.
Выйдя на крыльцо, Энди раскинул руки и сотряс воздух еще одним «ур-р-ра!»
