теория базируется на текстах трех писателей: это Исаак Бабель, Дэшил Хеммет и Эрнест Хемингуэй. Хотя он и других приводил в пример — Рульфо, Горького, Чехова, Флобера, Гальдоса, По… Но больше всего ему нравился Бабель, Хуан даже написал о нем докторскую диссертацию. Он часто говорил о том, как постепенно формировались в современную эпоху, то есть в наше время, идеологические предпосылки, как он это называл, которые заставляли ставить воображение выше реальности. Речь шла о воображении, оторванном от реальных обстоятельств, в которых происходит действие того или иного рассказа, ну вы понимаете, от классовых противоречий, капиталистического развития, империализма… Он полагал, что… — Лидия запнулась, заметив, как внимательно трое мужчин слушают то, о чем она говорит, и спросила: — Мне продолжать?
— Да, будьте так любезны.
— Хорошо. Он рассказывал о том, что идеология господствует над искусством и самим творческим процессом, конечно, в данный момент, на данном этапе капитализма, говорил он… Она формировалась на протяжении всех тех веков, пока буржуазия контролировала производство и распределение материальных благ, и, следовательно, идеология такой порядок поддерживала. А эта идеология, в сущности, является попыткой замаскировать действительность. Она не желает, чтобы стала известна настоящая жизнь человека в данный исторический момент, его реальная жизнь. Иначе говоря, личность отчуждается, эксплуатируется и унижается, превращаясь всего лишь в производителя материальных благ и их потребителя.
В комнате воцарилась тишина. Помолчав, она продолжила:
— Я очень старательно конспектировала все, что он говорил… И была единственной на курсе, кто получил высший балл. — Лидия улыбнулась. — Сегодня утром специально перечитывала свои записи.
— Скажите, сеньорита, а вы можете допустить, что сеньор Дельфоро коммунист?
— Коммунист? — Она казалась удивленной. — Нет, я вряд ли рискнула бы утверждать это. На его занятиях… Понимаете, он рассказывал не только о литературе, он затрагивал психологию, социальные науки, историю… Но коммунист… На самом деле… Сейчас я вспоминаю, что он часто критиковал Сталина… говорил, что Октябрьская революция выродилась в государственный капитализм и что… Видите ли, он считал, что прибавочную стоимость и прочее — все это присвоил себе не народ, а некий новый класс под названием «номенклатура», который использовал их в свою пользу. — Лидия снова улыбнулась. — Я знаю эти конспекты наизусть.
— Вы восхищались вашим учителем, так? — Главный пытливо смотрел на нее.
Лидия как-то сразу сникла.
— Да, — ответила она тихим голосом. — Тогда я им восхищалась. Сейчас — нет.
— Ясно, теперь я хотел бы…
Но его прервал другой мужчина, который все это время копался в ящике с фотографиями:
— Вы говорите, что не считаете сеньора Дельфоро коммунистом, однако известно ли вам, что в шестьдесят третьем — шестьдесят шестом годах он был членом террористической группы, GAUP — Группы пролетарского действия и единения, выступавшей за вооруженную борьбу. В шестьдесят седьмом году сеньор Дельфоро вступил в Коммунистическую партию Испании, в которой состоял до семьдесят девятого, входил в состав нелегального Всеобщего совета университетов. Этот орган руководил подрывной деятельностью в высших учебных заведениях и, естественно, контролировался Коммунистической партией. Этого самого Дельфоро, которым вы так восхищались, в период с семьдесят второго по семьдесят пятый год более двадцати раз задерживала полиция. Не говоря уже о том, что он нелегально проживал в Советском Союзе в шестьдесят восьмом и семидесятом годах. Вы разве не были в курсе, сеньорита?
Блондин повернулся и воззрился на перебившего его мужчину. В его взгляде не было ни малейшего намека на недовольство. Однако в этот момент Лидия остро почувствовала, что за ледяным спокойствием скрывается дикое, сокрушительное, еле сдерживаемое бешенство, и почувствовала себя крайне неуютно.
— Я не могла знать всего того, о чем вы рассказываете. Он был моим преподавателем, как я уже говорила. И я понятия не имею, чем он занимался до этого. Я никогда не совалась в политику.
— Но тогда вы им восхищались, а теперь — нет, разве не так?
— Вы совершенно правы. В те дни я была очень молода.
В девять часов утра следующего дня я вошел в отдел периодики муниципальной библиотеки на улице Конде Дуке и обратился к сидящей за стойкой женщине с просьбой подобрать мне газеты, в которых написано что-либо о деле Лидии Риполь. Библиотекарша с покрашенными в голубой цвет волосами окинула меня безучастным взглядом. Она явно решила, что перед ней просто еще один скучающий пенсионер, явившийся сюда за новой порцией нездоровых сенсаций. Цокая каблуками, она препроводила меня в большой продолговатый зал, где рядами стояли столы с компьютерами — для каждого читателя свой… За тремя сидели ссутулившиеся старики. Казалось, они полностью погружены в созерцание чего-то очень важного. Женщина спросила, какую конкретно газету я хочу прочитать, я ответил, что доверюсь ее выбору. Она подумала и сказала, что может рекомендовать одну, но ее пока еще не перевели в электронный вид, так что она сейчас же сходит и принесет мне несколько номеров.
Я остался ждать, оглядывая помещение. Один из стариков закашлялся, а второй повернулся и начал внимательно меня изучать. Возможно, через несколько лет я стану таким же, как они, и будущее окажется для меня настолько условным, что и не разглядеть, а прошлое ляжет на плечи непосильным грузом, накопленным за долгие дни и годы. Я превращусь в одного из таких древних сморчков, которые не желают больше спать, если это не будет внезапным сном смерти.
Когда звук шагов женщины затих в отдалении, в зале воцарилась поистине могильная тишина. Сунув руку в карман пиджака, я погладил лежавшую там пачку «Дукадос». Мне безумно хотелось курить и вообще так и подмывало броситься прочь отсюда.
В безмолвии зала вновь застучали каблуки библиотекарши. Она подошла к столу, прижимая к груди кипу газет, и положила их передо мной:
— Посмотрите, я вам вот тут принесла. Во всех написано о том преступлении. Но если не захочется читать все, могу посоветовать этот номер за прошлое воскресенье. В нем хорошо все описано — очень полно. В принципе тут есть все сведения, которые упоминаются в остальных. — Она улыбнулась. — Это было ужасно, правда? Такая приятная, симпатичная девушка.
— Спасибо, вы очень любезны.
— Не за что, это моя работа. Когда закончите, нажмите на кнопку звонка, и я заберу газеты. Только умоляю — не надо ничего подчеркивать, рвать или пачкать — это архивные материалы.
— Не переживайте, я буду нежен с ними, как с собственными детьми.
Она зацокала прочь и скрылась в одном из коридоров. Женщина с голубыми волосами, хранительница этого склепа.
Я открыл воскресное приложение. Она положила его первым, поверх прочих номеров. Репортаж назывался «Убийство на рассвете», он занимал первую полосу и продолжался на четырех внутренних, причем две из них были отданы под фотографии. Прежде всего я обратился к тексту. Статья начиналась так:
Мог ли Фернандо Мартинес, скромный дворник, прозванный друзьями Метелка, подумать, что в то хмурое утро 29 августа он первым окажется на месте зловещего преступления, что навсегда оставит след в