— Все.
— А ты? Как тебе удалось избежать… проклятье! — избежать петли?
— О, это было не так сложно! Я видел, что все кончено, поспешил вниз и быстро переоделся в женскую одежду, после чего закрылся в каюте и избавился от ключа, выбросив его через иллюминатор в море. Когда меня нашли, я выдал себя за пленницу и вызвал своими россказнями такое сочувствие у англичан, что в дальнейшем со мной обращались с вниманием и заботой и при первой возможности высадили на берег. Мне было известно твое местопребывание, и я счел первым делом сообщить тебе о случившемся. «Оррибль» погиб, и мы — мы нищие!
Воцарилось молчание; виконт тоже долго не мог выдавить из себя ни слова. Он снова начал ходить по комнате, пытаясь восстановить утраченное душевное равновесие.
— Нищие? — прорычал он наконец. — Нет, мы не нищие! «Оррибль» потерян, но только ненадолго. Я верну его себе.
— Не ожидал от тебя ничего другого! — сказал шевалье. — Мы оба достаточно сильны духом, чтобы иметь под ногами палубу хорошего корабля. Ты уже думал о средствах?
— Нет! — последовал уклончивый ответ. — Однако нисколько не сомневаюсь, что скоро какое-нибудь средство отыщется.
— Я совершенно того же мнения. С той только разницей, что я это средство уже знаю.
— Да? А нельзя ли и мне с ним познакомиться?
— Это как раз то, о чем ты сейчас думаешь.
— Ты ошибаешься, я не думаю ничего определенного. Самым простым было бы, на мой взгляд, наняться на «Оррибль» матросами и попробовать с помощью посулов склонить команду к измене.
— Мда…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты достаточно умен, чтобы понимать, что выполнение такого плана сопряжено с большими трудностями и что он ненадежен. Такое решение человек избирает, когда у него нет другого выхода.
— Тебе ведом другой и лучший путь?
— Да. Я уже сказал: он как раз тот, о котором ты думаешь.
— Повторяю, ты ошибаешься. Твой рассказ привел меня в такое состояние, что сейчас я вообще не способен о чем-либо думать.
— Господин виконт! — многозначительно произнес де Саккар.
— Господин шевалье! — В голосе Бретиньи зазвенел металл.
Саккар рассмеялся.
— Ты действительно считаешь, что можешь скрывать от меня свои мысли?
— А ты думаешь, что тебе абсолютно все известно.
— Бывает, что да. В особенности когда это касается тебя.
— Что ж, если ты и правда такой умный, расскажи, о чем я сейчас думаю!
— Хорошо! — Де Саккар задумчиво улыбнулся. — Как ты знаешь, я тебя не переоцениваю; однако считаю, что ты достаточно умен, чтобы помнить… — Он подошел к виконту и прошептал: — Драгоценности герцогини Орштадтской, которые находятся сейчас у твоего хорошего знакомого ювелира Тиме, как раз и являются тем средством, которое позволит нам легко и быстро достигнуть наших целей.
— Женщина! — воскликнул Бретиньи, отпрянув. — Ты исчадие ада! Ты сатана!
— Благодарю за лестное мнение; я доволен, потому что сатана — это вполне достойная внимания персона. В некоторых случаях. Между прочим, твой испуг как раз и показывает, что я угадал. Этот Тиме физически сильный человек?
— На нас его не хватит.
— Надо думать. В понедельник, то есть завтра, около девяти часов, ювелир должен отдать украшения. Несколько позже он покинет дом герцогини Орштадтской с суммой, которой нам бы вполне хватило для того, чтобы вернуть «Оррибль». Однако оставь меня сейчас; обдумай все еще раз! Через час я тебя жду здесь снова, и тогда мы примем окончательное решение.
Бретиньи послушно удалился. Придя к себе, он бросился на софу. Однако, недолго пролежав на ней, он встал и нервно начал мерить комнату большими шагами.
— Кто бы мог подумать еще час назад! «Оррибля» нет, и мисс Адмиральша здесь. Все кончено, виконт! Несчастный, добропорядочный Тиме, предполагал ли ты, что благородный господин де Бретиньи, которого ты ввел в свой дом и в общество, на самом деле не кто иной, как капитан Кайман? Кстати, откуда Кларион могла иметь столь точные сведения? Видимо, она уже давно находится поблизости и наблюдает за всеми моими шагами. Вероятно, о главном она только догадывается. Она меня знает, и ум у нее острый: надо быть осторожнее.
Походив еще некоторое время по комнате, он почувствовал, что к нему вернулось душевное равновесие. И когда прошел час и виконт снова направился в соседний номер, его обуревали уже совсем иные чувства.
Зрелище, представшее перед ним, когда он отворил дверь, заставило его застыть на месте. Шевалье де Саккар куда-то пропал, а на том удобном диване, где он час назад находился, сидела молодая дама удивительной красоты.
— Кларион! — воскликнул виконт.
— Подойди ближе и сядь со мной рядом, — прошептала она и протянула ему изящную маленькую ручку. Ее голос звучал теперь совсем не так, как раньше. Бретиньи сделал два шага и упал к ее ногам. Казалось, тон и предмет их предыдущего разговора были полностью забыты.
Двумя днями позже небольшой городок был взбудоражен известием об ограблении и убийстве ювелира Тиме. При этом была похищена не только огромная сумма, составлявшая стоимость украшений герцогини Орштадтской, но также все ценные предметы, которые имел при себе ювелир. Слишком поздно подозрение пало на виконта де Бретиньи. Со своим слугой и неким господином де Саккаром он исчез сразу после убийства. Следы вели в Гамбург. Там трое подозреваемых сели на пароход, шедший в Америку, и, когда преследователи оказались в Гамбурге, они были уже где-то далеко в океане. В те времена Европу и Америку еще не связывал кабель телеграфа…
2
В КОМПАНИИ ТРАППЕРОВ
Обширные американские прерии, простирающиеся от отца всех рек Миссисипи к подножию Скалистых гор с другой стороны этой мощной горной гряды, вплоть до границы суши, имеют определенное сходство с бесконечными просторами океана, и сходство это проявляется не только в терминах одной физической географии. Сравнивать морские равнины и саванну следует не по их внешности, а по воздействию, которое они оказывают на человека, покинувшего когда-то родной дом, чтобы на долгие годы доверить свою судьбу ненадежным океанским течениям, или на того, кто, оседлав коня, с риском для жизни пересекает бескрайние пространства американских Соединенных Штатов.
Старый мореход, проведший свою жизнь под парусами какого-нибудь неплохого трехмачтового корабля, уже не может жить на суше; когда он становится не годен к тяжелой морской работе, то покупает себе маленький домик недалеко от моря и смотрит с тоской и любовью в вечно меняющуюся и никогда не знающую покоя даль, пока тяжелая рука смерти не сомкнет его усталые веки.
Сумевший противопоставить свою волю опасностям Дикого Запада испытывает похожие чувства. Случись ему оказаться в местах, над которыми простерла свое благословение — и свое проклятие — цивилизация, его все равно будет тянуть за палисад, в неизвестность безграничных просторов, где требуется напряжение всех физических и духовных сил, чтобы не погибнуть в отчаянной схватке с множеством смертельных опасностей. В старости такой человек редко находит себе тихое место, как это случается с отплававшим свое моряком, осевшим на берегу; ему не нужны ни тишина, ни покой, — оседлав мустанга, он снова и снова уходит за горизонт и там, вдали, он однажды исчезнет навсегда. Возможно,
