Весьма рассерженный, он около часа ходил взад-вперед по палубе, упорно меня не замечая; затем подошел и, положив мне руку на плечо, спросил:
— Вы уверены, что маскарад с переодеванием будет удачным?
— Да.
— Квимбо уже обработал рубашки. Когда вы собираетесь отплыть?
— Завтра. Сегодня нам предстоит зайти в Каморту и сдать беглецов.
— Вы полагаете, мы в состоянии схватить Та Ци?
— Да.
— Однако, если вы все у него узнаете — это будет уже излишне.
— Но мы должны его обезопасить!
— К чему? Он же не сможет нам более навредить.
— Если он увидит, что я, все у него узнав, возвращаюсь на яхту, разве он не предпримет все от него зависящее, чтобы помешать нам?
— Но он не успеет ни догнать нас, ни опередить, дабы предупредить сообщников на Мосту Тигра.
— Это так, но нам не известно, чем воспользуется эта банда, чтобы обезопасить себя. Нет, мы должны пленить Та Ци и доставить его на корабль.
— Если вам это удастся, я скажу, что это мастерство высшего ранга! Когда вы намерены заняться раскрашиванием?
— У меня будет время после ужина. А цепь я надену завтра утром.
— Какую цепь?
— Которая была на одном из беглецов.
— Вы считаете, что это необходимо?
— Я думаю, вы согласитесь, что китаец гораздо скорее сочтет меня за беглого, если я явлюсь к нему в таком обличье.
— Хочется верить. А что же делать мне?
— Вам нужно подойти к восточному побережью острова, встать на якорь против того места, где торчат три бамбуковых шеста, и ждать.
— Что ж, поступайте так, как решили!
Я стал заниматься приготовлениями. Меня весьма обрадовала готовность Махабы сопровождать меня. Я проинструктировал его настолько, насколько это представлялось возможным.
Еще засветло приблизились мы к Каморте, холмистому острову с пышной растительностью, со всех сторон его окружали коралловые рифы. Вообще же остров этот своим спокойствием являл зримый контраст с остальными гаванями Индийского океана.
Невдалеке от побережья мы увидели свайные жилища никобарцев, а далее за ними открывались постройки колонии.
Мы бросили якорь и в этот момент увидели группу людей, несших через вязкий ил к воде легкую лодку и человека. Дойдя до воды, они опустили лодку, усадили в нее человека и, сев сами, принялись грести в нашу сторону.
Некоторое время спустя человек стоял у нас на палубе. Это был англичанин, комендант колонии. Удостоверившись, что на борту нет больных, он разрешил нам пристать к берегу. Но чтобы не заразиться лихорадкой, нам было предложено на ночь оставаться на яхте.
Узнав, что привело нас на остров, он проявил любезность и готов был принять беглых каторжан незамедлительно. Затем на вопрос, известно ли ему имя Та Ци, он ответил:
— Безусловно. Та Ци — купец, живущий на Теланджанге, а поскольку он единственный, кто снабжает нас всем необходимым, мы делаем для него известные послабления.
— Он честный человек?
— Конечно, если позволительно говорить о честности применительно к таким людям, как китайцы.
— А где он живет на Теланджанге?
— На северной оконечности.
— А на западном, там, где стоят три шеста?
— Там хижина одного старого аборигена. Но вы, видимо, уже бывали здесь раньше?
— Нет, мне поведали об этом, сами того не зная, наши каторжане. Кстати сказать, Та Ци — вовсе не честный человек, каким вы себе его представляете.
— Это заблуждение, сэр!
— Нет, и я вам это докажу.
Теперь лишь я сообщил чиновнику обо всем, что мне удалось подслушать. Последний, несмотря на все удивление, поверил мне и, кроме того, выразил желание теперь же выслать лодку с сипаями к Теланджангу с тем, чтобы схватить Та Ци.
Разумеется, мы отговорили его, объяснив, каким образом собираемся заполучить разбойника. Чиновник был с нами абсолютно согласен и, захватив арестантов, уехал на берег.
С наступлением вечера мы с Квимбо занялись тем, что стали закрашивать мне руки, ноги и лицо жженой пробкой. Закончив, Квимбо с удовлетворением истинного художника, завершившего очередной шедевр, осмотрел меня с ног до головы.
— О добрый, бравый Германия, ты красив, как прекрасный, добрый, мужественный Квимбо! Минхер Германия теперь как кафр-басуто!
Расточая восторги по поводу того, сколь многими достоинствами художника обладает он и сколь многими прелестями стал обладать я благодаря его стараниям, Квимбо сокрушался лишь о том, что его не берут с собой; мне тоже было крайне жаль. Однако это было небезопасно: китаец и кафр непременно узнали бы друг друга.
В предрассветном тумане следующего утра мы снялись с якоря и вышли из гавани. Взяли курс на Батти-Малв и, как только попали в течение, спустили лодку.
— Удачи! — крикнул на прощение Раффли, и мы погребли.
Течение было сильным, и мы почти не прилагали усилий. Махаба, рассмеявшись, обратился ко мне:
— Сагиб, вы точь-в-точь как настоящий сингалец; у китайца не будет никаких сомнений.
— Не сингалец, а арабский моряк, как договорились; не забывай об этом!
Примерно через час взору нашему предстала северная оконечность Теланджанга. На берегу стояла группа людей, которые нас скоро заметили; некоторое время они наблюдали за нами, а затем один из них, выделявшийся фигурою и ростом, побежал в сторону западного побережья.
— Это, наверное, Та Ци, — предположил Махаба.
— Видимо.
— Нам предстоит с ними бороться?
— Скорее всего нет, по крайней мере, тебе — нет.
На случай борьбы у меня, не считая ножа, заткнутого за веревку, которая выполняла роль пояса, не было никакого оружия.
Вскоре мы вышли из течения и, завидев мачты, налегли на весла. На берегу стояла хижина на сваях, возле которой застыли, наблюдая за нами, двое мужчин; один был среднего роста, другой же высок и широк в плечах.
— Китаец и старый никобарец, ему должна принадлежать хижина, — сказал я. — Эй, остановите нас!
Это не требовало больших усилий, поскольку был час прилива, несшего нас к берегу. Мужчины же не только подошли к воде, но, снявши обувь, вброд добрели до нас и отбуксировали к берегу. Махаба выпрыгнул из лодки, я же, обремененный тяжелой цепью, вылезал дольше.
Китаец и впрямь оказался Голиафом. Он вывел нас на сухой берег, а затем сказал:
— Я Та Ци. Я нужен вам?
— Да. Спаси нас! — ответил я.
