чужеземцами во всем блеске своего величия показаться.
— А что он держит в руках?
— Известно что — скипетр да державу!
— Черт возьми! Настоящий карточный король!
— Вот-вот. Он уж от кого-то услышал, что среди европейских правителей эти предметы почитаются знаком их власти, ну, и приказал себе тоже что-то вроде этого изготовить. Теперь во время аудиенций он свои регалии из рук не выпускает. Но поторопимся на берег: он уже ждет нас.
— Как я должен его приветствовать, чтобы сохранить свое достоинство и в то же время не нанести ему оскорбления?
— Как всякий добропорядочный немец, а как же еще? Можете повторять все за мной и ни о чем не заботиться. Я думаю, вы легко найдете с ним общий язык, тем более что он очень даже сносно говорит по- арабски.
Солдаты спустили трап, и немцы в сопровождении своих обычных спутников сошли по нему на сушу. Шварц и Серый шагали впереди, за ними шел Хасаб Мурад с Отцом Половины, потом неразлучные Хаджи и Отец Одиннадцати Волосинок, и замыкали шествие юный сын короля ниам-ниам и его друг Сын Тайны. Солдаты должны были до поры до времени оставаться на борту, только ниам-ниам вытащили свои лодки на берег и с Вахафи во главе двинулись вслед за Шварцем и его друзьями. Они образовали довольно многочисленную и очень живописную свиту, едва ли уступающую свите самого короля.
Когда колонна достигла трона, ниам-ниам встали в круг у его подножия, а остальные поднялись по четырем ступенькам, которые вели на вершину. Оказавшись рядом с королем, Пфотенхауер без всяких церемоний подошел к королю и протянул ему правую руку со словами:
— Добрый вечер, о король, как твои дела?
Король отложил скипетр в сторону, схватил руку Серого и, пожав ее, добродушно ответил:
— Слава Богу, все хорошо, а ты как поживаешь?
— Твоими молитвами, спасибо! — непринужденно поблагодарил Пфотенхауер и затем прибавил, указывая на Шварца: — Я привел к тебе моего друга, которого прошу любить и жаловать. Он брат Асвада, с которым я недавно покинул твою страну.
— Вахафи уже рассказал мне о нем. Он похож на своего брата, а зовется он, как я слышал, Отец Четырех Глаз? Что ж, он будет для меня очень желанным гостем.
Все еще продолжая усердно трясти руку Пфотенхауера, король отбросил теперь и державу и протянул Шварцу освободившуюся левую длань. При этом он спросил, с улыбкой кивая в сторону словака и его друга:
— А это, наверное, и есть Отец Одиннадцати Волосинок с Отцом Смеха? Вахафи упомянул мне об этих двоих друзьях, и…
Договорить он не успел, потому что Отец Смеха гордо выступил вперед и сказал:
— Прости, о король, но я перебью тебя. Так, как ты только что сказал, я позволяю себя называть только самым близким друзьям. Настоящее же мое имя Хаджи Али бен Хаджи Исхак аль-Фарези ибн Отайба Абуласкар бен Хаджи Марван Омар аль-Сандази Хафиз Якуб Абдулла аль-Санджаки.
— Довольно, довольно! — засмеялся король. — Это имя слишком длинно для моего слуха и языка, и так как я тоже считаю себя твоим близким другом, то я буду называть тебя так же, как и прежде.
Затем королю были представлены Отец Половины и Хасаб Мурад. Добродушный правитель обошелся с ними так же ласково, как и с остальными. Наконец, церемония приветствия подошла к концу, и король счел возможным обратить внимание на собственного сына. Он сердечно обнял и расцеловал его, затем прижал к своей груди Абд эс Сирра. Шварц подумал, что точно так же вел бы себя любой немецкий отец при встрече со своим ребенком и его другом. Любовь к сыну и искреннее расположение к чужеземцам так явственно выражались во всем облике этого милого человека, что он сразу же завоевал горячие симпатии своих гостей.
Это был плотный, очень высокий человек, с круглым темно-коричневым лицом, одетый в простое, немного напоминавшее шлафрок одеяние. На поясе этого «халата» висела сабля; другого оружия при короле сейчас не было. Не было на нем и украшений, если не считать великолепных густых волос, которые были заплетены в бесчисленное множество тоненьких косичек и уложены наверх в виде своеобразной воронки. Эта удивительная прическа увенчивалась прекрасно набитым и искусно сделанным чучелом зяблика.
Длинное сиденье трона тянулось вдоль трех его сторон и было рассчитано на нескольких персон. Шварц и Пфотенхауер должны были сесть возле короля, а их спутники расположились справа и слева от них. Теперь король предложил, чтобы немцы подробно поведали обо всех своих приключениях, Он слушал внимательно, не перебивая, а когда рассказ подошел к концу, обратился к Шварцу со словами:
— Я надеюсь, что твой брат жив и невредим, и Охотник на слонов тоже. Если с ними что-нибудь случится, я обещаю тебе, что Абуль-моут и Абдулмоут заплатят за это нечеловеческими страданиями. Во всяком случае, тебе осталось недолго пребывать в неизвестности: завтра в это же время мы уже будем знать, на что нам рассчитывать, потому что мы достигнем ущелья эс-Сувар еще до наступления дня.
— Значит, ты считаешь, что мы должны идти и ночью?
— Да, только не «идти», а плыть. Эта речка протекает совсем рядом с ущельем, так что мы будем на месте через каких-нибудь полчаса после того, как сойдем с кораблей.
— А не знаешь ли ты, как обстоят дела с селением Уламбо? Абуль-моут послал туда за помощью двух своих хомров.
— Посланцы быстро вернулись назад. Они там совсем не задержались.
— И какого же успеха они добились?
— Этого я не знаю, они не захотели мне сказать.
— Разве ты с ними говорил?
— Да. Мои люди схватили их. Мне не хотелось допрашивать их до вашего прибытия. Я велел привязать их к деревьям, там, сзади, и приставил к ним двух сторожей. Если желаете, я прикажу привести их сюда.
— Да, мне бы хотелось их увидеть прямо сейчас.
Тем временем ниам-ниам развели на поляне еще несколько костров и расположились вокруг них. Все воины были вооружены длинными, серповидными ножами, луками и стрелами, а также копьями и метательными кинжалами. По приказу короля один из них удалился, чтобы привести пленников и их сторожей.
Шварц сразу узнал обоих арабов и заметил, что они тоже узнали его и испугались. Что же касается еще одного их старого знакомого, Отца Одиннадцати Волосинок, то он при виде врагов пришел в сильнейшее негодование. Он вскочил с места, сжал кулаки, затопал ногами и, видимо, не желая унижать себя прямым обращением к этим ничтожествам, повернулся к Шварцу и Пфотенхауеру и воскликнул:
— Это хомры, проклятые и убийцы! Не дадим им снова убежать! Они должны понести наказание, справедливое!
— Не волнуйся, им, конечно, не удастся ускользнуть от нас во второй раз, — успокоил его Шварц. Затем он сказал хомрам: — Я вижу, что мне не нужно представляться — вы меня хорошо помните. Теперь слушайте внимательно: ваша дальнейшая судьба зависит только от вас. Если вы откровенно расскажете мне все, что я хочу знать, вы избежите мучительной смерти. Итак, первый вопрос: чего вы добились в селении Уламбо?
Хомры мрачно посмотрели на немца, потом о чем-то пошептались друг с другом, и наконец один из них ответил:
— Мы не были в Уламбо.
— Не лги! Мне доподлинно известно, что Абуль-моут послал вас туда.
— Это неправда!
— Я искренне советую тебе не быть лжецом, если ты не хочешь, чтобы с тобой обошлись так же, как Даувари.
— Даувари?! — изумленно вскричал человек.
— Да-да, ты не ослышался. Вы думали, что мы поверим ему и так просто позволим заманить себя в ловушку? Должно быть, солнце выжгло весь ваш разум, если вы могли посчитать нас за таких глупцов. Я
