приемом.
Когда кофе был выпит, мидур счел, что теперь настало время беседы. Он взял лежавшие рядом с ним документы Шварца, протянул их ему и сказал:
— Ты находишься под защитой хедива[88], чьей воле мы все подчиняемся. Я прочитал в этих бумагах твое имя и теперь знаю, что ты тот, кого я ожидал.
— Разве ты знал о моем приезде? — удивленно спросил Шварц.
— Знал. Мне написал об этом мой начальник, губернатор, да благословит его Аллах. Он пишет, что познакомился с тобой в Хартуме и очень рекомендует мне тебя, так что любые твои желания, какие я могу исполнить — для меня закон. Кроме того, здесь сейчас находится курьер с письмом для тебя.
— С письмом? От кого?
— От твоего брата, который ожидает тебя в ниам-ниам.
— Так он уже там? — радостно воскликнул Шварц. — Он двигался с Занзибара на запад, а я — из Каира на юг. Когда мы расставались, с тем, чтобы встретиться в стране ниам-ниам[89], он обещал послать мне в Фашоду известие, как только дойдет до цели. Я, собственно, и прибыл сюда главным образом для того, чтобы узнать, нет ли от него письма, но, признаться, не думал, что он придет так рано.
— И тем не менее оно здесь и, говорят, весьма большое. Его доставил сюда очень молодой, но очень интересный человек. Аллах наградил его более острым умом, чем имеют тысячи людей в его возрасте. Он ждет тебя здесь уже много дней, и я успел хорошо его узнать. Ты, должно быть, приехал не прямо из Хартума?
— Нет. Оттуда я направился в Кордофан и Дарфур, чтобы понаблюдать за людьми, животными, собрать растения этих краев. Я составил очень большую коллекцию, и мне бы хотелось отправить ее отсюда в Хартум.
— Передай ее мне, и я сам займусь этим. Но ты и твой брат — вы должны быть очень отважными людьми. Разве ты не знал, сколько опасностей подстерегает чужаков в Кордофане и в особенности в Дарфуре?
— Знал, конечно, но люди моей профессии не могут себе позволить поддаваться страху.
— Видно, Аллах простер над тобой свою десницу. Вы, христиане, бесстрашные, непостижимые люди. Мусульманин благодарен Аллаху за то, что тот даровал ему жизнь, и не станет рисковать ею из-за нескольких травинок или жуков. Но тебе, кажется, не пришлось встретить на пути злых людей?
— О, напротив, сколько угодно, но, к счастью, я умею обращаться с людьми такого рода. Например, не далее, чем вчера вечером, меня чуть было не убили.
— Что? — мидур даже подскочил на месте. — Вчера вечером? Кто посмел тронуть хоть один волосок на твоей голове? К тому времени ты должен был уже находиться на подчиненной мне территории.
— Это случилось у Источника Льва.
— Ну да, это место находится в моих владениях. Но кто же он, кто посмел покушаться на твою жизнь? Назови мне его имя, и я найду его, куда бы он ни спрятался!
— Это не он, а они — хомр-арабы, которых я нанял, чтобы они сопровождали меня сюда.
— Ах, какая жалость! Хомры не стоят под моим началом. Я имею право наказать их только в том случае, если они находятся на подвластной мне территории.
— Они сейчас здесь, во дворе, связанные. Я привел их с собой, чтобы передать в твои руки.
— Они здесь? — изумился мидур. — Они пошли с тобой после того, как собирались тебя убить? Но в это невозможно поверить: ведь они не могли не знать, что их здесь ждет!
— У них не было другого выхода: им пришлось пойти со мной!
— Ну не томи, расскажи мне поскорее все с самого начала!
Мидур весь горел от нетерпения. Он все больше нравился Шварцу. В этой стране необходима была сильная воля и необычайная энергия, чтобы суметь защитить честных людей от разбойников. И тем, и другим этот человек, казалось, обладал в большой степени.
Не заставляя себя долго упрашивать, Шварц поведал собеседнику обо всех вчерашних приключениях, в том числе и о схватке со львами. Мидур с увлечением слушал и, когда рассказ подошел к концу, снова вскочил с места. Отбросив в сторону давно потухшую трубку, он вскричал:
— Убил двух львов и поймал их детеныша! Да ты герой, настоящий герой! И эти псы еще посмели поднять на тебя руку? Они еще будут молить меня и Аллаха о пощаде, но ни от него, ни от меня они ее не получат. Но постой: ты назвал имя Абуль-моута. Ты знал этого человека раньше?
— Нет, но слышал, что он известный работорговец.
— Да, и причем самый ужасный из всех. Ах, попадись он только ко мне в руки! Какая досада, что этот Отец Смеха помешал тебе поймать его! Теперь мне придется надолго распроститься с надеждой заполучить этого мерзавца, потому что он уйдет в далекую Умм-эт-Тимсу и не покажется здесь много месяцев.
— А ты знаешь, где находится эта Умм-эт-Тимса?
— Да, потому что дурная слава о ней прошла по всей стране. Это очень далеко отсюда, на юге, в стране ниам-ниам.
— Что? — насторожился Шварц. — Ты хочешь сказать, что это там же, где находится сейчас мой брат?
— Страна довольно большая, может быть, твой брат находится в другой ее части. Умм-эт-Тимса расположена в краю макрака.
— Такого племени я не знаю.
— Курьер, которого прислал твой брат, принадлежит к нему.
— Значит, мой брат ждет меня в этом опасном месте. Не к нему ли относятся угрозы, которые я слышал из уст Абуль-моута? Он узнал, что там появились два европейца, которые тоже собирают растения и животных, и намеревается их убить!
— У твоего брата есть спутник?
— Нет. Насколько я знаю, он путешествует один.
— В таком случае ты напрасно беспокоишься: речь шла не о нем. Мы еще вернемся к этому разговору, и посланец твоего брата сообщит тебе более точные известия. А сейчас пришло время держать суд над этими хомрами. Сначала я хочу допросить джелаби, а потом мы разберемся с арабами.
Он хлопнул в ладоши и отдал несколько приказов показавшемуся в дверях слуге. Через несколько минут вошли офицеры — члены суда — и молча заняли места по обе стороны мидура. Затем пригласили джелаби и попросили их вкратце рассказать обо всем, что произошло накануне. Их показания, разумеется, в точности совпали с показаниями немца.
В течение всего этого времени хомры под охраной военных оставались во дворе. Теперь с ног пленников сняли веревки, и их провели в импровизированный зал суда. Раненого тоже внесли и положили на пол возле его товарищей. Позади них был выставлен конвой из нескольких хавасов[90].
Хомры не стали приветствовать мидура, и причиной тому было отнюдь не смущение. Дело в том, что свободные арабы считают себя выше и привилегированнее местных арабов, а тем более египтян, которых они называют «рабами паши». Должно быть, шейх думал, что он, по крайней мере, равен по положению мидуру, и хотел произвести на того впечатление своим высокомерием. Он не стал дожидаться, пока к нему обратятся, а раздраженно закричал на судью:
— Мы были обманом схвачены и связаны. Это произошло, потому что нас было слишком мало. Но теперь мы находимся в месте, где можем ожидать справедливости. Мы, свободные хомр-арабы, и никто не вправе распоряжаться нами. Почему же нас до сих пор не развязали и не отпустили на свободу? Я сообщу хедиву, как ваши слуги обращаются с бени-араб!
Эта речь произвела совершенно противоположный эффект, чем ожидал шейх. Брови мидура сдвинулись, и он отвечал спокойным, ледяным тоном, который бывает подчас опаснее гневного крика:
— Что ты сказал, пес? Ты, кажется, назвал себя свободным? И ты собираешься жаловаться на меня паше? Если ты не понимаешь, что ты грязный червь по сравнению со мной, то я докажу тебе это. Вы все вошли сюда, ни на дюйм не склонив передо мной своих голов. До сих пор ни один офицер или эфенди не забывал поприветствовать меня, а вы, вонючие гиены, доставленные ко мне в качестве преступников, осмеливаетесь на такую дерзость? Придется мне немного обучить вас хорошим манерам и показать, как
