– Господин, это ты? – тут же послышалось в ответ.
– Да, это я. Давай поднимайся быстренько наверх!
Амад с моей помощью выбрался из камеры, и я снова задвинул запор.
– Не говори ничего, торопись! – прошептал я.
Схватив его за руку, я повел его быстрыми шагами к входной двери тюрьмы. Скоро мы вышли из тюрьмы и закрыли за собою дверь.
Амад был слаб, потому свежий воздух чуть было не свалил его с ног. Я снова взял его под руки, и мы, как могли, припустились от тюрьмы. Миновав два угла, мы остановились у третьего; Амад сопел и хрипел от такой пробежки.
– Возьми себя в руки! Там ведь моя квартира, а также твой отец!
Я кашлянул, как было условлено, и мне сразу же ответили лучом света, по которому я понял, что дверь дома не закрыта.
Мы быстро зашагали через площадь. В двери дома нас поджидал Халеф.
– Заходи быстрее!
Амад вошел в дом, а я помчался обратно к тюрьме. Совсем мало прошло времени с того момента, как мы ее покинули. Я быстро закрыл наружную дверь, прыжками преодолел темную, но знакомую мне уже лестницу, чтобы попросить арнаутов дать мне лампу. Пять мгновений – и я уже был внизу и возвращался в комнату надзирателей.
– Тебя долго не было! – заметил мутеселлим.
– Арнауты хотели узнать, почему их заперли.
– И ты не мог дать в морду тому, кого это интересует? А почему ты нас запер?
– Среди вас был заключенный, господин!
– Эфенди, ты благоразумен и осмотрителен, ты все сделал верно. Поставь сюда лампу, и давайте приступим к делу.
Само собой подразумевалось, что комендант вовсе не собирается отпускать заключенного за деньги. Он лишь хотел выманить хитростью их у него, к тому же он боялся, что макредж окажет сопротивление.
Но эту уловку никак нельзя было назвать хитростью. Скорее, это являлось коварством или бесчестьем и к тому же большой неосторожностью. Они оба были немного навеселе; макредж мог просто связать их, отнять ключ и убежать, не опасаясь запертых арнаутов.
– Ну, говори, сколько у тебя там денег! – начал комендант.
– Лучше скажи, сколько вы с меня затребуете!
– Я только тогда назову тебе сумму денег, когда смогу реально оценить твои финансовые возможности.
– Попробуй!
– Три тысячи пиастров!
– Это опустошит мой кошелек полностью, – сказал макредж мрачно.
– Тогда ты дашь мне четыре тысячи пиастров!
– Господин! Это ведь еще больше!
– Макредж, скажи, ты вообще хочешь выйти отсюда? И запомни: мутеселлим никогда не торгуется. Не согласишься сейчас, придется платить тебе еще раз.
– У меня просто нет таких денег. Две тысячи я бы еще тебе дал.
– Твоя рука сжата в кулак, но ты, чувствую, охотно ее откроешь. Теперь я не уступлю ниже пяти тысяч пиастров.
– Господин, ладно, остановимся на трех тысячах.
– Пять, пять сказал!
Макредж гневно взглянул на мутеселлима, и на его лице отчетливо был виден страх за деньги. Но свобода ему, наверно, была дороже.
– Ты мне обещаешь, что, когда я тебе отдам деньги, меня отсюда выпустят?
– Обещаю!
– Поклянись Пророком!
– Клянусь! – не думая пообещал комендант.
– Возьми деньги и посчитай, – сказал макредж.
Он сунул руку в карман своих широких штанов, вытащил пакет, замотанный в шелковый платок, и отдал деньги коменданту. Тот начал считать их при свете лампы, которую охотно держал судья за его спиной.
– Все в порядке? – поинтересовался Селим-ага, когда мутеселлим закончил эту «работу».
Мутеселлим еще раз пересчитал деньги и затем со вздохом сказал:
– Это бумажные деньги, всего пять тысяч, но ты наверняка знаешь, что эти деньги не имеют особенной ценности. Фунт стерлингов стоит, например, если расплачиваться этими купюрами, сто сорок вместо ста десяти пиастров, так что добавь к этой сумме еще две тысячи пиастров, и мы квиты.
