странный на вид. Он ничего не говорит, не снял шляпу и так смотрит на меня, что мне просто стало не по себе.
— Чарли! — услышал я вдруг через открытую дверь.
Я моментально вскочил. Ведь это только Виннету так произносил мое немецкое имя. А вот и он сам остановился перед дверью! Виннету, знаменитый вождь апачей, в Дрездене! А как выглядел могучий воин: темные брюки, такой же жилет, обтянутый снизу поясом, мешковатый короткий пиджак. В руке он держал суковатую палку, а на голове красовался цилиндр! Его-то и не снимал вождь апачей! Я рассказываю о его появлении очень коротко, но вряд ли мне надо доказывать, что неожиданное его прибытие вызвало у меня удивление столь же большое, по меньшей мере, как и мой восторг.
Я бросился к нему, а он столь же стремительно пошел ко мне навстречу. На полпути мы попали друг к другу в объятья. Мы снова и снова обнимались, разглядывали один другого, и наконец разразились шедшим от всего сердца смехом, что с апачем еще никогда не случалось. Он увидел своего друга Шеттерхэнда таким типичным бюргером, а лицо храброго воина апачей было таким спокойным и забавным, что удержаться от смеха не было никакой возможности.
Виннету не стал дожидаться ушедшего докладывать о нем хозяина, а пошел следом за ним. Ну, а вместе с Виннету был приехавший вместе с ним молодой человек, и это был не кто иной, как… Франц Фогель, прежний ученик моего капельмейстера.
Все присутствовавшие певцы знали апача по моим рассказам, и он в их воображении был окружен сияющим ореолом. Сначала они не хотели мне верить. Они не могли и представить, что он может появиться не в индейском костюме, без своего знаменитого «Серебряного ружья». Я догадывался, почему он не снял свою шляпу — он упрятал под цилиндр свои длинные, темные волосы. Я снял с него головной убор, волосы освободились и упали подобно водопаду на плечи, спадая на спину. Теперь присутствовавшие поверили, что перед ними действительно апач. Все стали здороваться с ним, а когда наш замечательный бас пропел ему здравицу, то остальные шумно его поддержали.
Как часто я просил Виннету поехать как-нибудь со мной в Германию или навестить меня там! Но просьбы мои всегда наталкивались на отрицательный ответ. Видимо, какая-то очень серьезная причина побудила его теперь приехать ко мне. Он видел по мне, как я хочу узнать цель его приезда, но покачал головой и сказал:
— Пусть мой брат не беспокоится. Послание, которое я привез, очень важное, но за время моего пути прошла уже целая неделя, так пусть пройдет и еще один час.
— Но как же ты смог меня здесь найти?
— Виннету приехал не один, а вместе с молодым бледнолицым, которого зовут Фогелем. Он знает, где ты живешь, и привел меня сюда. Там мы услышали, что ты находишься там, где поют, тогда и я захотел услышать пение, которым все наслаждаются. Потом мы вернемся назад, в твое жилище, и там я тебе скажу, почему я поехал через Большую Воду.
— Хорошо, я подожду до того часа, а ты пока послушаешь немецкое пение.
Когда певцы услышали про желание апача, они, разумеется, весьма охотно согласились для него спеть. Мы же с Фогелем сели за отдаленный столик и заказали пива, которое Виннету пил охотно, но очень умеренно. Потом начались выступления, превратившиеся в настоящий концерт. Все его участники очень гордились тем, что их может услышать такой известный человек.
Мы с Виннету взялись за руки. Я был очень счастлив тем, что наконец-то вижу его на своей родине, а он был рад оттого, что смог мне доставить это удовольствие. Думаю, что в глазах присутствующих мы представляли из себя очень трогательную пару. Сейчас бы нас не признал никто из тех, кому довелось видеть нас вместе в прерии или в горах. Виннету казался мне черной пантерой в овечьей шкуре, видимо, и он думал про меня нечто подобное. В Германии, как, впрочем, и везде, прежде всего внимание обращают на одежду, костюм делает человека.
Было, пожалуй, около полуночи, когда апач объяснил, что он наслушался достаточно песен. Ревностные музыкальные братья охотно удерживали бы его и до утра своим пением, а то и еще дольше. Но Виннету поблагодарил певцов, и мы ушли. Он ни словом не обмолвился о том, что слышал, но так как я знал его характер, то мог себе, пожалуй, представить, какое глубокое и неизгладимое впечатление оставило в его душе пение немцев.
Когда мы пришли ко мне домой, он внимательно огляделся, осмотрел каждый предмет, время от времени закрывая глаза, чтобы получше все отложилось в его памяти. Я снял со стены две трубки мира, набил их табаком и протянул одну из них апачу. Фогель удовлетворился сигарой. Потом я расположился на софе, покуривая трубку и поглядывая на своего лучшего, вернейшего и благороднейшего друга, а он сказал:
— Мы приехали из-за прекрасной белой скво, которую я посещал с тобой в Сан-Франциско.
— А, Марта, ваша сестра?
— К сожалению, да, — ответил Фогель. — Мы ничего не можем вам рассказать про нее утешительного. Я пробыл за океаном четыре месяца.
— Это слишком мало!
— Да, но для меня вполне достаточно. Эти месяцы стали для меня годами, потому что они не принесли мне ничего, кроме горьких разочарований. Мой зять обанкротился.
— A-а, к сожалению, я так и предполагал! А как дела у Поттера, его компаньона?
— Разумеется, он тоже обанкротился.
— А вот в это я никак не могу поверить. Он высосал все деньги из вашего зятя и наверняка припрятал солидную сумму. Можно ли это банкротство посчитать обманом?
— Нет, потому что ни один человек не потерял ни пфеннига.
— Никто не потерял ни пфеннига, но тем не менее было объявлено о несостоятельности банка? Значит, за такое короткое время огромное состояние было полностью израсходовано? Как такое стало возможным?
— Поттер много потерял на спекуляциях. Мой зять доверял ему во всем.
— Это можно было предвидеть. Поттер занялся вашим зятем, заранее нацеливаясь на его разорение, а свое обогащение. Если бы это было не так, то столь большое состояние нельзя бы было истратить за такое короткое время. Для видимости, он будто бы потерял его на разных спекуляциях, а в действительности он набил себе полный кошелек. Надеюсь, что его еще можно поймать за руку.
— Я этому не верю, потому что, будь это так, он бы не стал задерживаться в Сан-Франциско, а давно бы исчез. Моего зятя, естественно, пустили по миру. То немногое, что у него осталось, он отнял у семьи и спрятал в свой собственный карман. При этом он ходит из притона в притон и пьет, пока вместе с последним центом у него не вылетает разум.
— А что же теперь делает ваша семья?
— Плохи их дела. Когда я туда приехал, то еще ни о чем не догадывался. Я полагался на Вернера. Я думал, что благодаря денежной поддержке с его стороны, буду делать быстрые успехи на сцене. Но уже через три недели его банк лопнул. Я приехал только для того, чтобы стать лишним едоком. Родители и сестра были в отчаянии. Правда, Марта сохранила хладнокровие и думала о спасении. Я помог ей. Нам пришла в голову отличная идея — давать концерты. На первое время на самое необходимое хватало денег, которые сестра выручала за немногие бывшие у нее лишние вещи. Мы подумали и про вас. Мы и так вам многим обязаны. Если бы вы тогда были в Америке, то, конечно, помогли бы нам делом и словом. Но вас-то там и не было. Тогда Бог привел в наш дом Виннету.
— Как? Он приехал к вам домой?
— Да.
— Трудно поверить. После того, что мы у вас пережили, нельзя было ожидать, что он когда-нибудь снова захочет посетить ваш дом.
— Это был уже не тот дом. Нас буквально вышвырнули из дворца. Мы снимали крохотную квартирку. К счастью, в Сан-Франциско приехал Виннету. Он вспомнил о нас, отыскал наше жилище и попытался утешить нас. Я почти сгораю от стыда, признаваясь, что он дал нам денег. Мы не решались их взять, но он уверил нас, что мы скоро сможем отдать ему долг. Он пообещал также серьезно поговорить с Поттером и с тех пор не выпускал его из виду. И вот пришло официальное письмо из Нового Орлеана. В нем сообщалось, что там умер наш дядя, брат моей матери.
