котором мой друг мистер Хантер надеется вступить на пароход, уходящий в Тунис.
— А что это за судно?
— Французский торговый пароход.
— Значит, не messagerie[21]? Это меня радует. Стало быть, его предупредили из Туниса об этом пароходе.
— И я так думаю. Может быть, нам удастся что-нибудь узнать об этом.
— Но ведь мне и Виннету придется предъявить капитану какие-то документы!
— Положитесь на меня! Вы потеряли в дороге свои документы, и, я думаю, для капитана будет достаточно, если я покажу свой паспорт и поручусь за вас.
— А мне будет очень любопытно посмотреть, какие документы покажет Хантер. Настоящий, законный носитель этого имени, разумеется, взял свои документы с собой, если мы, конечно, не просчитались коренным образом.
— Увидим. Главное, чтобы у него не возникло никаких подозрений. Ты жил в Индии и там встретил Виннету, то есть богатого сомалийца бен Азру. Теперь вы едете в Лондон, где он хочет наладить торговые связи, и желает остановиться на короткое время в Тунисе, где тебе надо уладить кое-какие дела. Вот и все. Ну, а о дальнейших событиях пока говорить рано.
Очевидно, Эмери так близко принял к сердцу наши интересы, словно они были его собственные. Мы посидели еще некоторое время, а потом расстались, договорившись на следующее утро снова встретиться и отправиться в путь.
Глава четвертая
В ТУНИСЕ
О нашей поездке в Александрию особенно нечего рассказывать. Мы расположились там в гостинице, а потом Босуэлл пошел искать Хантера.
Мы было предположили, что он просто-напросто сыт по горло нашим обществом, но ошиблись, потому что вскоре он с Эмери вошел к нам, чтобы выразить нам признательность за совместное путешествие.
Когда я по зрелом размышлении вырабатываю себе какое-то мнение о человеке, то — даже если окажется, что я заблуждался, — мне необходимо побыть некоторое время одному и подумать, чтобы окончательно убедиться в его неверности. Если бы я был менее опытен и проницателен, то при виде этого молодого человека сразу бы отказался от всех своих подозрений. Он производил самое приличное впечатление, и я уже не удивлялся, что Эмери назвал его порядочным парнем. Ни в его внешности, ни в поведении нельзя было раскрыть какой-либо черты, которая могла бы подтвердить наши подозрения. Он держался свободно, открыто, безо всякого следа какой-либо неуверенности или даже скованности, какую можно было ожидать от человека, имеющего за собой прегрешения. Либо мы в нем ошиблись, либо он, несмотря на молодость, был отъявленным мошенником.
Пароход, который мы выбрали для своего плавания, пришел из какой-то палестинской гавани и отправлялся через Тунис и Алжир в Марсель. Как только мы вчетвером поднялись на борт, к нам подошел капитан и сухо сказал:
— Месье, это не пассажирский пароход. Потрудитесь освободить палубу.
Теперь надо было выяснить, предупредили ли капитана о нас, и Хантер спросил:
— А не возьмете ли вы пассажира, которого зовут Хантером?
— Хантер? Не вы ли этот господин?
— Я.
— Тогда вы, разумеется, можете остаться, Калаф бен Урик просил меня взять вас на борт. Но о других пассажирах речи не было.
— Эти трое господ — мои друзья, о которых Калаф бен Урик не знал, и я прошу вас принять их. Мы будем вам очень благодарны, если вы найдете место для всех.
— Место приготовлено только для вас, и мне придется потесниться самому и стеснить своего первого помощника. Однако ради Калафа бен Урика я нарушу правила и на этот раз сделаю исключение, чтобы принять ваших друзей.
Значит, французский капитан был чем-то обязан тунисскому офицеру. Казалось, что их дружба вовсе не имеет отношения к военной службе, а касается каких-то темных делишек, которые не принято оглашать. Иначе чем еще мог быть обязан капитан торгового судна офицеру другого государства? Это обстоятельство укрепило сложившееся у меня мнение о Калафе бен Урике, вследствие чего меня уже не могло обмануть открытое и честное лицо Хантера.
Мы получили на четверых две маленькие каюты, в каждой из которых еле разместились койки. Было интересно, с кем же захочет разделить компанию Хантер. Я был убежден, что выбор компаньона нужно было предоставить ему самому. Его решение могло и должно было прояснить ситуацию.
Наши вещи отнесли в одну из кают, а мы, пока судно снималось с якоря, поудобнее расположились на палубе. Мы сидели под тентом, покуривая и болтая о всякой всячине, причем я заметил, что Хантер исподтишка изучает нас. В особенности это касалось меня, потому что Эмери он уже знал. Я держался как можно непринужденнее и был с ним очень вежлив, чем хотел завоевать его доверие. Было бы очень хорошо, если бы он выбрал меня своим соседом, потому что в этом случае я бы уж нашел возможность хорошенько понаблюдать за ним.
Но мои усилия, кажется, не принесли успеха, потому что, незаметно поглядывая на него, я замечал, что он пристально смотрит на меня. Встретившись с моим взглядом, он немедленно отводил глаза в сторону. Я был уверен — ничто во мне не может ему показаться подозрительным; значит, недоверие, которое он, видимо, питал ко мне, просто-напросто было вызвано неосведомленностью.
Позже, когда Александрия давно осталась за кормой и мы оказались в открытом море, он подошел ко мне. Я в то время стоял у фальшборта, наблюдая бесконечную игру волн. До сих пор мы говорили только о самых общих вещах, не касаясь личного. Теперь он, пожалуй, решил побольше узнать обо мне. После нескольких ничего не значащих вопросов он перешел к сути:
— Я слышал, вы возвращаетесь из Индии, мистер Джоунс? Долго вы там пробыли?
— Всего лишь четыре месяца. Больше не позволили мои дела.
— Значит, вы не служите, а занимаетесь торговлей?
— Да.
— Не сочтите нескромным, если я поинтересуюсь вашей профессией.
— Я имею дело только с двумя товарами, и притом с самыми простыми: с мехом и кожей, — ответил я, потому что старина Хантер раньше тоже приторговывал кожами.
— Это и вправду прибыльное дело. Но я еще никогда не слышал, чтобы торговцы мехом и кожей ездили в Индию!
Тут, конечно, он меня подловил, но поскольку я все-таки однажды бывал в Индии, то попытался выкрутиться.
— Но вы не подумали о сибирских мехах.
— А разве их не везут оттуда в Китай?
— Конечно, везут, но я же англичанин. Китай слишком далек, да и берет за посредничество очень высокий процент. И вот мы вспомнили о том, что наши индийские владения очень далеко заходят в глубь Азии; оттуда легко организовать торговый путь к Байкалу, а тогда мы получим возможность удовлетворять свои потребности в сибирских мехах, не обращаясь ни к царю, ни к китайскому императору.
— Ах, так! Но главный-то источник товара для вас Северная Америка?
— Кожи я ввожу с берегов Ла-Платы, а меха — из Северной Америки. Я сам не раз отправлялся за товаром в Новый Орлеан.
— Новый Орлеан? У вас там, конечно, есть знакомые?
— Только купцы.
— Тем не менее разве вам никогда не попадалось на глаза мое имя? Правда, мой отец давно ушел на
