повреждена таким образом, что он не смог бы удержать ею револьвер. Следовательно, он не мог убить себя, а был убит.
— Кто же убил его?
— Тот, кто был рядом с ним в это мгновение.
— Но это был я! Неужели вы думаете, что я был в состоянии убить своего единственного сына?
— Но он не был вашим сыном!
— Однако я принимал его за сына!
— В самом деле? Но даже если все было так, как вы говорите, я считаю, что вы вполне могли совершить детоубийство. Однако, поскольку мне, честно говоря, трудно это сейчас доказать, я просто вынужден оглядеться в поисках кого-то другого, кто совершил бы это преступление. Я подумал было об авторе письма, пришедшего из Туниса в Египет. В этом письме Малыша Хантера приглашал в Тунис будто бы его друг, адвокат Фред Мерфи. Возможно, вы слышали что-нибудь об этом письме?
— Нет, нет, нет! — заорал он, охваченный яростью и смущением одновременно.
— А может быть, вы знаете еврея по имени Муса Бабуам, которому должны были присылать кое- какие письма?
— Нет, нет!
— А торговца лошадьми Бу-Мараму из деревни Загван, у которого должен был прятаться ваш сын вплоть до вашего возвращения?
Мелтон напрягся, пытаясь вскочить, но веревки потянули его назад, и он закричал:
— Ты заключил союз со всеми чертями! Ты выдумываешь ложь за ложью только для того, чтобы помучить меня; но больше я не буду давать тебе объяснений и не стану отвечать, даже если ты прикажешь засечь меня насмерть! О исчадие ада, убирайся в свою геенну!
Наконец-то он понял, что я знаю. А чтобы ему это стало еще яснее, я пошел за его сыном. Я развязал молодому Мелтону ноги и повел его туда, где лежал на земле его отец. Я был убежден, что при встрече оба чем-то да выдадут себя, но обманулся в своих расчетах, потому что они едва взглянули друг на друга и не сказали ни слова — ну, словно бы уговорились обо всем заранее.
Джонатан Мелтон мог, конечно, догадаться, что его ведут на очную ставку с отцом. Следовательно, у него было время подготовиться, выбрать линию поведения. Он намеревался выдавать себя за Малыша Хантера. Отец его также решился на это и собирался как можно дольше оставлять сына в этой роли. Правда, после того, что он от меня узнал, Мелтон-отец мог изменить свое поведение, но посчитал за лучшее упорствовать во лжи, чем сознаться. А что касается Томаса Мелтона, то он был тертый калач, закаленный в переделках, способный на все, и никакая неожиданность не привела бы его к оплошности, после разговора со мной он, по меньшей мере, мог понять, что я каким-то образом имел дело с его сыном, потому что знал о таких вещах, которые мог мне сообщить только этот юноша.
Итак, они удивленно посмотрели друг на друга, — но не сказали ни слова.
— Ну, как, господа, вы знакомы? — спросил я.
— Разумеется, — ответил Томас Мелтон, и его распухшее лицо исказила торжествующая ухмылка.
— Вот как? Ну, это хорошо! Так скажите же мне, кто этот молодой человек?
— Малыш Хантер, вместе с которым некоторое время путешествовал мой сын.
— Прекрасно! А вы, молодой человек, скажите-ка мне, кто этот пленный?
— Томас Мелтон, отец моего прежнего спутника, — ответил юноша.
— Это вы здорово отработали! С точки зрения мошенника, я бы должен был дать вам хвалебный отзыв. Жалко, что у меня есть одна штука, которая всю вашу хитрость и ваше упорство отправит к чертям.
— Что бы это могло быть? — спросил старший Мелтон.
Я вытащил из кармана бумажник сына, показал его, а потом уже ответил:
— Скоро вы это узнаете, Томас Мелтон. И все остальное, что вы присвоили из вещей Малыша Хантера, я тоже скоро вам покажу.
— Показывайте! — рассмеялся он.
— Я все найду!
— Ищите где и сколько хотите! Но меня оставьте наконец в покое! Дайте отдохнуть от ваших глупостей!
Он отвернулся, и я понял, что самое время прерваться. Но я, конечно, не мог оставить их двоих вместе, и молодого Мелтона увели.
Глава шестая
НЕУДАЧНАЯ ОХОТА
Вне всякого сомнения, Томас Мелтон где-то спрятал хантеровское наследство, и я решился отыскать это место. При этом мне очень бы помогли проницательность Виннету и Эмери. Но прежде всего надо было составить документ об осмотре тела Хантера. Бумага, необходимая для этой операции, была в багаже Крюгер-бея. Текст мы написали по-английски и по-арабски, а потом подписались. Крюгер-бей и шейх, кроме того, приложили свои печатки. Я подумал, что этот документ сможет произвести нужное воздействие в Соединенных Штатах.
Мы уже намеревались приступить к розыскам, но шейх не дал нам заняться этим. Он сказал:
— Я свое обещание выполнил, не откажусь от своего слова и в дальнейшем, а теперь я прошу, чтобы и вы сдержали свое!
— Что ты имеешь в виду? — спросил я.
— Отдайте нам улед аюн.
— Ты их получишь, но при условии, что они смогут выкупить свои жизни.
— Ладно. Приведите их сюда! Я созову совет старейшин, на котором мы выставим свои требования к аюнам.
Я был готов к трудным переговорам, но они оказались куда более трудными, чем я полагал вначале. Выкуп в сто верблюдиц за каждую жизнь аюны нашли чрезмерным; они были убеждены, что мы сделаем значительную скидку, и только тогда согласились с нашими требованиями, когда убедились, что они окончательны, а шейх разъяснил им, что еще до полуночи все они умрут, если будут продолжать торговаться.
Чтобы не терять времени, двое из улед аяр были посланы во враждебное племя с сообщением о случившемся и о принятом решении. Разумеется, при этом обоим бедуинам ничто не угрожало, потому что послы, которых отправляют за выкупом, у всех народов считаются неприкосновенными.
За Глате я тоже потребовал сотню верблюдиц. Крюгер-бей пообещал, что его воины проследят, чтобы выкуп был выплачен полностью. Стало быть, женщина убедилась, что получит сотню верблюдиц или их стоимость в деньгах, а поэтому она со своим «господином и повелителем» пришла ко мне поблагодарить за спасение и за скорое обогащение.
Муж ее был, конечно, бедняком. На нем было его единственное платье — рубаха без рукавов, на голове — накидка. Тем не менее он говорил со мной тоном какого-нибудь могущественного князя:
— Эфенди, ты спас от смерти мою жену и моего ребенка, а теперь, благодаря твоей доброте, в мою палатку войдет богатство, которого, если честно говорить, у меня до сих пор еще никогда не было. Мое сердце наполнено благодарностью к тебе. Отныне ты находишься под моей особой защитой до тех пор, пока не покинешь нас!
Мы стали друзьями аяров, при нас собралось около четырехсот всадников, и я никак не мог понять, чем может быть полезна мне защита этого бедняка, но нет такого Божьего создания, и уж во всяком случае — человека, как бы слаб и ничтожен он ни был, привязанность которого я оттолкнул бы от себя.
Наконец-то у нас появилось время заняться наследством Малыша Хантера, но было уже поздно. Торг с четырнадцатью пленными аюнами продолжался так долго, что уже наступали сумерки. Пришлось нам отложить поиски до утра.
