— Оставь свои условия себе — я ничего не хочу о них знать!
С этими словами он отвернулся от нас и, отойдя на значительное расстояние, бросился в траву. По лицу Виннету скользнула улыбка, но он ничего не сказал. Я подумал, что должен кое-что разъяснить ему, и заметил:
— Я дал обещание, потому что совершенно точно знал…
— Довольно! — прервал он меня. — Все, что делает Олд Шеттерхэнд, правильно, ему не надо оправдываться передо мной. Я знаю, что он обманет юма, потому что тот, в свою очередь, хотел провести его. Сильный Бизон, бесспорно, очень храбрый воин, но ему не хватает проницательности, а мысль его достает лишь на дальность броска его томагавка. Его гнев быстро возникает, но столь же быстро и испаряется. У него доброе сердце; он попросит у Олд Шеттерхэнда прощения.
Когда Виннету говорил, всякая обида исчезала. Он наблюдал теперь за лагерем, в котором волнение быстро утихало. Юма о чем-то спокойно говорили меж собой, стараясь хорошенько разглядеть наше расположение. Полчаса еще не истекли, а один из посланных вернулся и сообщил:
— Три старейшины юма хотели бы поговорить с Олд Шетгерхэндом, Виннету и Сильным Бизоном. Могут ли они прийти?
— Да, но без оружия.
— А смогут ли они, даже в том случае, если соглашение не будет достигнуто и они предпочтут биться, смогут ли они вернуться в лагерь? Не попадут ли они в ловушку?
— Они же будут посланниками; они смогут уйти, откуда пришли.
Юма побежал к лагерю, чтобы поскорее передать это известие, и вскоре мы увидели, как оттуда вышли трое старейших воинов. Они скинули покрывала и даже верхнюю одежду, чтобы нам было ясно видно: никакою припрятанного оружия они с собой не несут. Сильный Бизон, обрадованный таким поворотом событий, снова присоединился к нам.
Трое воинов прошли мимо своего вождя, не бросив на него даже взгляда, что ни в коем случае не означало презрения к нему. Теперь они шли, как представители своих соплеменников, а поэтому в данный момент для них вождь просто не существовал. Трое воинов остановились и слегка поклонились, приветствуя нас, потом один, вероятно, старейший из воинов, обратился ко мне:
— Большой Рот, вождь юма, находится в плену, и он приказал нам также сдаться. Олд Шеттерхэнд обсудил с ним условия этой сдачи. Насколько хватает памяти у наших старейших воинов, ничего подобного раньше не происходило; поэтому юма собрались, чтобы в отсутствие вождя принять решение, и послали нас к тебе, желая убедиться, нельзя ли изменить полученный нами приказ. Если ты вместе с обоими знаменитыми твоими краснокожими братьями дашь нам разрешение посмотреть на тех воинов, которые нас окружили, какие позиции они занимают и какое у них оружие…
— Ни один командир не покажет врагу то, что вы желаете увидеть, — оборвал я их. — Да к тому же пройдет то время, которое я вам выделил, значит, у меня есть полное право открыть огонь. Но я уважаю ваше стремление все изучить получше и знаю, что спасения для вас нет, поэтому пусть ваше желание исполнится. Виннету, великий вождь апачей, возьмет вас под свое покровительство, чтобы с вами не произошло ничего плохого. Идите же, но возвращайтесь не позже чем через четверть часа; тогда вы сообщите мне свое решение. Но это станет последней отсрочкой, какую я вам могу предоставить.
Они повернулись, чтобы следовать за Виннету, ставшим их проводником. Они прошли вдоль всей линии наших постов, в том числе и по лесу. Когда они возвратились, предрассветный сумрак уже начал борьбу с лунным светом. На лицах троих юма также виднелись следы внутренней борьбы, которую они хотели бы скрыть, но не могли этого сделать — это была борьба между своей гордостью и сознанием неизбежности происходящего. Некоторое время они молчали, потупив взоры, потом тот, кто уже говорил раньше, сказал:
— Олд Шеттерхэнд находился в наших руках, однако с ним ничего не случилось. Неужели теперь он решится расправиться с юма?
— За то, что со мной ничего не случилось, мне вас благодарить нечего. Да и что стоят слова! Пусть старейшие воины-юма скажут мне, что они решили!
— Мы согласились, что Большой Рот, наш вождь, принял единственно верное решение. Стволы ваших ружей нацелены на нас со всех сторон, а наши лошади, на которых мы могли бы вырваться из окружения, уведены вами, пока мы спали.
— Так вы сдаетесь?
— Мы считаем себя твоими пленниками.
Он особенно подчеркнул слово «твоими», что было сделано не без причины. Он хотел быть моим пленником, потому что я обещал их отпустить.
— Теперь вы должны сдать оружие, но по одному. Никто не должен выходить из лагеря, пока сдающий оружие воин не вернется.
— Можем ли мы, по крайней мере, оставить свои амулеты?
— Великий дух позволил, чтобы вы попали в наши руки. Его лик отвернулся от вас, и теперь ваши амулеты ничего не стоят, но я не хочу так сильно унижать и обижать вас. Вы можете сохранить свои калюме и «лекарства».
Безусловно, это было большим облегчением для самолюбивых воинов. Если даже случайная потеря «лекарства» считается тяжело восполнимой потерей, то передача индейцем победоносному врагу «лекарства», да к тому же еще и калюме, является несмываемым позором.
Старейшие воины собрались возвращаться в лагерь. Но едва они прошли десять или пятнадцать шагов, тот, кто вел со мной переговоры, остановился, обернулся и посмотрел на меня. В его взгляде читался явный призыв подойти к нему, потому что он хотел еще что-то сказать мне. Я предполагал, о чем он заговорит, и подошел к нему.
— Пусть Олд Шеттерхэнд простит, что я задерживаю его, — сказал он. — Я знаю, что оба других вождя не смогут меня услышать.
— Говори, но будь краток!
— Правда ли, что Олд Шеттерхэнд собирался тайно освободить нас?
— Да, если ваш вождь выполнит свое обещание.
— Какое?
— Он не разрешил мне говорить вам об этом.
— А если он не выполнит это обещание?
— Тогда я буду считать, что не давал своего.
— Тогда мы ему скажем, что он не сдержал своего слова. Хуг!
После этого скрепляющего обещание слова он собрался было идти, но еще раз остановился и спросил:
— Куда вы нас отведете?
— Это мы еще не решили.
— Какие мучения выпадут на нашу долю по пути?
— Никаких. Вы ведь меня тоже не мучили. Вы не будете испытывать ни жажды, ни голода. Вы меня ведь тоже хорошо кормили и давали вволю пить.
— Сможем ли мы ехать верхом под вашей охраной или должны будем идти?
— Нет, потому что у вас я был связан по рукам и ногам. Для еды руки мне развязывали. Ты видишь, что все оплачивается и за все следует наказание. Кто делает добро, тот и пожинает доброе. Ну, а теперь довольно; пора кончать разговоры.
Пока старейшие воины возвращались, были отобраны тридцать мимбренхо, которые должны были принимать оружие от юма. Хорошо вооруженные мимбренхо выстроились шагах в пятидесяти от лагеря, и едва это произошло, как говоривший со мной ветеран первым подошел, чтобы выполнить условия договора. Я находился рядом и, чтобы дело шло быстрее, подозвал еще нескольких мимбренхо для проверки карманов пленников. Увидев это, Виннету и еще несколько воинов приблизились ко мне, чтобы поскорее выполнить процедуру пленения; они связали старика и уложили в траву. Так же и каждый следующий из подходивших юма был сначала разоружен, потом у него проверяли содержимое его карманов, и наконец Виннету связывал его.
Разоружение шло очень быстро. Не уступали в скорости и те, кто связывал пленников. У самих юма
