и довольно длинным и стремился, кажется, достать до подбородка. Голая, тощая шея торчала из очень широкого, отложного, безукоризненно отглаженного воротничка рубашки; ниже виднелся серый клетчатый сюртук и серые клетчатые брюки, точно такие же гетры и пыльно-серые сапоги. В правой руке этот серо- клетчатый человек держал инструмент, очень похожий на кирку, а в левой — двуствольный пистолет. Из внешнего наружного кармана выглядывал сложенный листок газеты.
— Vermyn kahve [101]! — картаво произнес он голосом, напоминавшим воробьиный щебет.
Серо-клетчатый опустился на некое сооружение, которое, собственно говоря, должно было служить столом, но пришелец использовал его как сиденье. Он получил кофе, склонил к напитку нос, втянул его запах, потом выплеснул содержимое на улицу, а чашку поставил на земляной пол кофейни.
— Vermyn tutun [102]! — опять приказал он.
Гость получил уже раскуренную трубку, один раз затянулся, выпустил дым через нос, сплюнул и бросил трубку возле чашки.
— Vermyn… — Он задумался, но турецкое слово никак не приходило на ум, а арабским серо-клетчатый, видимо, не владел. Поэтому он без обиняков прокартавил: — Vermyn ростбиф!
Хозяин кофейни его не понял.
— Ростбиф! — повторил гость, исполняя сложную пантомиму, в которой приняли участие рот и все десять пальцев.
— Кебаб! — пояснил я хозяину, который сейчас же исчез за дверью, чтобы приготовить блюдо. Оно состояло из маленьких четырехугольных кусочков мяса, жарившихся над огнем на вертеле.
Тецерь англичанин одарил своим вниманием и меня.
— Араб? — спросил он.
— No.
— Турок?
— No.
Тогда он, полный надежды, вскинул жидкие брови.
— Englishmen?
— Нет, я немец.
— Немец? Что здесь делать?
— Пить кофе!
— Very well! Кто вы такой?
— Я… writer.
— А! Что писатель здесь, в Маскате, делает?
— Осматривает город.
— А потом?
— Пока не знаю.
— Деньги есть?
— Да.
— Как звать?
Я назвался. Его рот открылся так, что тонкие губы образовали равносторонний четырехугольник, позволивший увидеть широкие и одновременно длинные зубы англичанина. Брови поднялись еще выше, чем прежде, а нос вильнул кончиком, как будто хотел разведать, чем разродится на это отверстие под ним. Потом он схватился на отворот сюртука, вытащил из внутреннего кармана записную книжку, перелистал ее и только потом протянул руку вверх, чтобы снять шляпу и слегка поклониться мне.
— Welcome, sir! Я знаю вас!
— Меня?
— Yes, очень!
— Могу спросить, откуда?
— Я друг сэра Джона Раффли, члена Traveller-Club [103], Лондон, Mear Street, 47.
— В самом деле? Вы знаете сэра Раффли? Где он теперь?
— В путешествии, но где, не знаю. Вы были с ним на Цейлоне?
— Разумеется.
— Охотились на слонов?
— Да.
— А потом на море в Girl-Robber [104]?
— Точно.
— Время у вас есть?
— Хм! Почему вы задали этот вопрос?
— Я читал про Вавилон… Ниневию… раскопки… поклонников дьявола. Я хочу… тоже копать… Достать Fowling bulls… [105] Подарить Британскому музею. Я не знаю арабского… С удовольствием возьму желающего. Примете участие? Я заплачу хорошо, очень хорошо.
— Могу я узнать ваше имя?
— Линдсей, Дэвид Линдсей… Титула нет… Не надо говорить «сэр Линдсей».
— Вы действительно направляетесь на Тигр и Евфрат?
— Yes. У меня есть пароход… поднимусь вверх… сойду на берег… пароход подождет или вернется назад в Багдад — куплю лошадь и верблюда… Буду путешествовать, охотиться, делать раскопки, находки передам в Британский музей. Вы примете участие?
— Мне милее всего путешествовать самостоятельно.
— Естественно! Но вы можете меня оставить, когда захотите… Я хорошо заплачу, отлично заплачу… Примите только участие.
— Будет еще кто-нибудь?
— Сколько захотите… но лучше: я, вы, двое слуг.
— Когда вы отправляетесь?
— Послезавтра… завтра… хоть сегодня!
Более удачного предложения мне нельзя было ожидать. Я раздумывал недолго и принял его. Конечно, я выторговал условие: в любое время за мной оставляется возможность пойти своим путем. Англичанин провел меня в гавань, где стоял прелестный маленький пароходик, и уже через полчаса я заметил, что не мог бы пожелать себе лучшего спутника. Он хотел охотиться на львов и прочих всевозможных зверей, посетить поклонников дьявола и обязательно откопать Fowling bull, как он его называл, — крылатого быка, чтобы подарить его Британскому музею. Планы были авантюрными, и именно поэтому они нашли полную мою поддержку. В своих странствиях я встречал и более чудаковатых людей.
К сожалению, он не отпустил меня к атейба. За моими вещами отправили посланца. Тот же самый человек должен был известить Халефа, куда я еду. Когда посланный вернулся, он рассказал мне, что Халеф еще с одним атейба поедут по суше к арабским племенам абу-зальман и шаммар, чтобы переговорить с ними о присоединении атейба. Он возьмет с собою моего хеджина и сумеет меня найти.
Получить такое известие мне было приятно. То, что в посланники выбрали Халефа, еще раз доказывало мне, что паренек стал любимцем своего тестя.
Мы прошли по Персидскому заливу, осмотрели Басру и Багдад, а потом отправились вверх по Тигру, к тому самому месту, возле которого пристали нынче вечером.
Чуть повыше нашей стоянки в Тигр впадал Малый Заб, и берега по обе стороны реки поросли густыми тростниковыми джунглями. Как уже сказано раньше, наступила ночь. Несмотря на это, Линдсей настоял на том, чтобы сойти на берег и поставить палатки. Мне не очень хотелось это делать, но я не мог бросить его одного на берегу, а поэтому последовал за ним. Команда парохода состояла из четырех человек; с рассветом они должны были возвращаться в Багдад, и англичанин, вопреки моему совету, принял решение выгрузить все, даже четырех лошадей, купленных в Багдаде.
— Было бы лучше, если бы мы не делали этого, сэр, — предупредил я его.
— Почему?
— Потому что мы могли бы это сделать завтра днем.
