Переправившись через Орну, я последовал на север к побережью. К этому времени силы противника, 3 британские и 3 канадские пехотные дивизии, сумели достичь весьма неплохих результатов и овладеть узким участком прибрежной территории шириной до 10 километров. И вот именно оттуда, не успел я опомниться, как враг открыл огонь и в один присест вывел из строя 11 моих танков. Моей ударной группе все же удалось миновать эту батарею, и к 19.00 она вышла к побережью в районе Льон-сюр-Мера».
21-я танковая дивизия, единственное стоявшее наготове соединение, способное изменить ход сражений после вторжения союзников, еще на начальной фазе лишилась ударной мощи. Вместо того чтобы железным кулаком нанести молниеносный удар вторгшемуся противнику, дивизия была обречена быть сожженной по частям. До 6.30 она бездействовала в Кане и только после этого атаковала десантную дивизию под Троарном. Однако главные силы врага находились не под Троарном, а севернее Кана. Части же 21-й танковой дивизии лишь во второй половине дня смогли добраться на нужный участок севернее Кана.
21-я танковая дивизия, окажись она в руках более искушенного командующего, как Роммель, который в 1940 году с брони головного танка руководил наступлением (и его примеру следовали потом многие командующие), смогла бы поставить неприятеля в весьма сложное, если не критическое положение. А здесь основополагающий принцип Гудериана «Не ползти, а мчаться» был грубейшим образом нарушен.
Командный пункт 21-й танковой дивизии все еще располагается в Сен-Пьер-сюр-Диве, это примерно в 30 километрах от побережья. В ночь с 6 на 7 июня командующий 21-й танковой дивизией не имел надежной связи с ее сражающимися частями.
Вскоре после полуночи до него доходит, что союзники, оказывается, овладели или вот-вот овладеют аэродромом Карпике. Но точных сведений на этот счет не имел.
25-й полк срочно посылает разведку. В 1 час ночи разведчики докладывают, что и в Карпике, и в Роте, и в Бюроне противника нет. В Бюроне находятся лишь разрозненные группы 716-й пехотной дивизии. А вот Ле Бюиссон занят врагом. Левое крыло 21-й танковой дивизии стоит у железнодорожной линии на высоте у Эпрона. То есть западнее этого населенного пункта на данный момент немецких частей больше нет никаких. Иными словами, западную часть Кана и аэродром Карпике защищать некому.
Часть, которой предстояло оборонять аэродром, спешно покинула свои оборудованные позиции еще 6 июня вечером. Речь шла о личном составе наземных служб люфтваффе.
Усиленный 25-й мотопехотный полк движется по шоссе Вилье Бокаж — Кан. Офицеры для поручений информируют командование об обстановке. Командирам батальонов дан приказ прибыть на временный командный пункт 25-го мотопехотного полка. Командный пункт расположен строго на запад от Кана в точке пересечения железнодорожной линии с шоссе.
В бункере настроение хуже некуда. Пора сбегать, думаю я. Не успеваю покинуть бункер, как меня требуют к телефону. Это командующий нашей дивизией генерал-майор Витт. Генерал-майор находится на командном пункте 21-й танковой дивизии и желает выслушать отчет об обстановке. Я слово в слово передаю ему то, что услышал от командующих 716-й пехотной и 21-й танковой дивизий. Витт выслушивает меня, ни разу не прервав, а потом говорит:
«В сложившейся обстановке Необходимо действовать быстро. В первую очередь не отдавать врагу ни Кана, ни аэродрома. Есть основания полагать, что враг уже успел перегруппировать силы для обороны, поскольку наступать он явно не намерен. Поэтому считаю нецелесообразным бросать дивизию в бой. Речь может идти только о наступлении совместно с 21-й дивизией.
Итак, наша дивизия во взаимодействии с 21-й атакует высадившегося противника и сбрасывает его в море. Начало наступления — 7.06.1944, 12.00 часов».
Торопливо прощаюсь с командующими и покидаю вместе со своими подчиненными бункер. В проходах до сих пор лежат раненые, хотя основную часть уже успели отправить в тыл. На улицах Кана ни души — ни гражданских, ни военных. Только там, где улицы завалены, саперы расчищают дорогу. Кроме них, я не видел ни одной живой души. Кан — вымерший город. Невозможно дышать от копоти и смрада пожарищ. Путь определяем по догорающим балкам. Едем молча, никому нет охоты чесать языком — все мысли о том, какова будет участь наших родных немецких городов. Над нами пролетают отдельные самолеты. Вспышки бортовых фотокамер тревожными сполохами на миг выхватывают город из темноты. И куда только смотрят наши люфтваффе?
Наш командный пункт расположился прямо на главной улице города. Это небольшой особняк, окруженный старыми, высокими деревьями. С маскировкой мучиться не приходится, а без нее нынче не обойтись, если намерен все же дожить до следующего дня. Внутри жуткий хаос — солдаты люфтваффе наверняка еще четверть часа назад были здесь. Скорее всего их послали защищать аэродром.
Докладывает командир 1-го батальона 25-го полка. Быстро ввожу его в курс дела. Краткое рукопожатие говорит о многом. Все мы понимаем, что наша задача не из легких.
Бойцы батальона спрыгивают из кузовов машин и растворяются в темноте. Ни одна машина через город не идет, все сворачивают на юг.
Постепенно подтягиваются батальоны. Между тем рассвело. И небо оживает. Нет смысла искать, где укрыться — самолеты постоянно кружат над нами.
Бойцы жестами подзывают меня. Спокойно, без напускного пафоса мы готовимся принять боевое крещение.
Все маршруты следования беспрерывно простреливаются корабельной артиллерией и атакуются штурмовиками. И все же нам удается без значительных потерь своевременно выйти в район сосредоточения.
Направляюсь к выдвинутому командному пункту, расположившемуся в монастыре Арденн. Эрих — мой водитель — уже умудрился пересесть с грузовика на маленький командирский вездеход: ни к чему привлекать внимание вражеских летчиков. Но его предусмотрительность оказалась тщетной. Едва мы тронулись с места, как по нам дали очередь. Пули хитурмовиков перепахали дорогу перед нами. Но ехать надо — не стоять же! Не лежать же вечно в траншее! Эриху надоели эти обезьяньи прыжки, и он решил перехитрить пилотов штурмовиков. Мы летим вперед, потом резко тормозим, потом Эрих бросает машину резко вправо, потом влево. И так далее. Я безмерно рад, когда вблизи оказывается окружающая монастырь каменная стена. Сам монастырь представляет собой средневековые развалины посреди фруктовых деревьев, окруженные, как я уже говорил, сложенным из дикого камня забором. Две башни колоколен представляют идеальный наблюдательный пункт.
Одну из башен уже облюбовали артиллеристы, устроив там батальонный наблюдательный пункт. Бартлинг докладывает, что артиллеристы готовы к бою. Пехотинцы тоже вышли к исходным рубежам. 2-й батальон залег непосредственно передо мной. Вижу, как бойцы отправляются в боевую разведку, как тяжелые орудия выезжают на огневые позиции, пока пулеметчики отстреливаются от кружащих над нами штурмовиков противника. Все ясно. Ясно-то ясно, но куда делись танки? Доберутся они сюда вообще или нет? Да и вообще, не безумие ли гнать сюда танки, когда воздух кишит штурмовиками? Вместо танкистов прибывает командир взвода минометчиков. С удовлетворением отмечаю, что мин у него хоть завались. Батальон занимает позиции на северной окраине Кана.
Между тем уже 10 часов утра, наконец показываются первые танки. Атаки с воздуха существенно замедлили их продвижение. Командир танкового батальона докладывает о наличии 50 боеготовых машин типа IV. Остальные предпочли переждать и прибудут лишь к ночи. У меня с души камень свалился — без поддержки танков наше наступление изначально обречено на неуспех.
Вот только если бы каким-то образом унять этих проклятых корабельных канониров. Тяжелые снаряды гудят, словно поезда, и разрываются в городских развалинах. Штурмовики нам уже не действуют на нервы — мы успели к ним привыкнуть.
Забираюсь на башню обозреть местность. Может, удастся разглядеть и побережье.
Вот так сюрприз! Вся местность передо мной как на ладони. До самого побережья! На берегу пролива оживление. На воде сплошь корабли, в небе над ними целая завеса из аэростатов воздушного заграждения. Ни к чему, потому что немецких самолетов в воздухе нет и, похоже, не предвидится.
Западнее Дувра неприятель формирует танковые колонны. Вообще, побережье очень напоминает растревоженный муравейник. А как обстоят дела в нашем тылу? Дымящиеся развалины, опустевшие улицы и пылающая техника. Прямое как стрела шоссе видно на многие километры, но оно тоже пустое — ни наших танков, ни бронетранспортеров, ничего. Видимо, где-то укрылись, замаскировались, ждут наступления
