— Он такой же. Точно такой.
— Что ты хочешь сказать? — не понял он.
— Каменный Свет. Утренняя Звезда. Шар в Земле. Он как огромное сердце, которое бьется в центре, на Оси Земли.
Барбридж с воодушевлением поддержал ее.
— Я рад, что ты сама пришла к этой мысли. Ты попала в самую точку. Согласно моей теории, Утренняя Звезда — откуда бы она ни явилась — функционирует как сердце, давным-давно искавшее организм, который оно могло бы оживить. И вот сердце запульсировало здесь. Мир лилимов, как и всякое иное сообщество, можно сравнить с большим живым организмом. Здесь был город, на развалинах которого мы воздвигли Ось Земли. Когда старый город был разрушен, погибла и культура лилимов, потому что лилимы не сумели использовать всю мощь Каменного Света. Ныне же с моей помощью лилимы возродились. Я дал их народу новое сердце — Каменный Свет, — и этот общественный организм успешно растет и готов перейти в своем развитии к чему-то еще более Великому и Совершенному.
— И каждый отдельный лилим тоже к этому готов?
Экзальтация Барбриджа поуменьшилась.
— Они подобны муравьям. Отдельные особи в счет не идут, значение имеет только сообщество в целом. Каждый из них может страдать, болеть или уставать, но сообщество потому-то и живо, что все это ему идет лишь на пользу.
Мерле хмыкнула.
— Это вам идет на пользу, а не лилимам.
Он остановил на ней взгляд, и в его глазах мелькнуло разочарование.
— Ты действительно так думаешь?
Не дождавшись ответа, он выпрямился и зашагал быстрее. Было видно, что ее слова пришлись ему не но нутру. Не глядя по сторонам, он продолжал:
— Какая мне от этого польза или выгода? Может быть, богатство? Ба, да у меня была сотня возможностей его обрести. Что еще? Роскошь? Ерунда. Свобода? Едва ли. Ибо моя жизнь давно уже принадлежит не мне, а этому миру. Власть? Возможно, но и это не для меня. Я не какой-нибудь диктатор, страдающий манией величия.
— Все-таки вы сами уже ответили на вопрос.
— Каким образом?
— Вам это нужно для науки. И не для лилимов, и даже не для себя. Только для одной науки. Но ведь это тоже форма власти. Или мания величия. Ведь ваши изобретения никому не будут нужны, если люди о них не узнают.
— Может быть, и узнают. Когда-нибудь.
Спорить не имело смысла. Он не хотел ее понять. Впрочем, это уже не имело значения.
— Вы мне только одно скажите.
— Спрашивай.
— Зачем вы мне вее это расписываете? Я хочу сказать: какой-то девчонке…
— Какой-то девчонке? — Его левая бровь поползла наверх, но к Мерле он не обернулся. — Возможно, скоро ты обо всем узнаешь, Мерле.
Она опять вспомнила о своей миссии, о помощи Венеции. Но Венеция уже представлялась ей далеким городом на острове, который уплывает куда-то в море, все дальше и дальше, к горизонту, навстречу забвению.
Сам Барбридж не проявлял к Венеции ни малейшего интереса. Такому его умонастроению могло быть лишь одно объяснение: он уже давно получил то, что хотел заполучить.
«Какой-то девчонке». Она перестала его понимать и злилась на себя, на свою растерянность. «Почему он удивился?»
Решетчатые дорожки-мостки, по которым они шли, находились теперь в каких-нибудь ста метрах над Каменным Светом. Мостки становились все шире, дорожки часто пролегали в трубах и тоннелях, где слышался шум мощных машин. Оттуда валил дым, который, смешиваясь с висевшим под куполом светлым туманом, затруднял дыхание. По обеим сторонам мостков крутились стальные шестерни с дом величиной, сцепливались зубцами и приводили в движение ремни и цепи, которые тянулись к другим колесам или механизмам. Чем ниже спускалась дорожка ко дну купола, тем больше все эти сооружения вдоль нее походили на машинные отделения паровых фабрик на одном из островов Венецианской лагуны. Мерле однажды побывала на двух из таких фабрик, когда приютские надзиратели посылали ее туда работать.
Мерле заинтересовалась: где же тут лилимы, которые обслуживают все эти механизмы? Нигде не было видно ни одного работника — ни мастера, ни подмастерья. Как будто бы все двигалось само собой. А ведь некоторые машины работали под таким давлением, что колеса иной раз визжали так, что хоть уши затыкай.
Но скоро она убедилась, что машинные отделения не пустовали. Порой то тенью что-то промелькнет между машинами, то молнией блеснет на поверхности. Иногда зашевелятся вдруг шланги и рукава, которые она принимала за части машин, и оттуда вынырнут и опять туда юркнут лилимы, подогнув свои длинные конечности.
— Они там прячутся, — сказала Королева, но когда Мерле вслух повторила ее слова, Барбридж ограничился лишь кивком, коротким «да» и снова замолчал.
«Они его боятся», — подумалось ей.
— Или тебя, — сказала Королева.
— Меня? Почему же?
— Ты ведь его гостья.
— Или пленница.
— Нет, Мерле. Пленников бросают в тюрьмы или заковывают в кандалы. Пленникам не читают доклады. Он обходится с тобой как с сообщником.
Наконец все тоннели и дымящие трубы остались позади, и они вышли на простор. Вдоль решетчатых мостков, со всех сторон сбегавшихся к решетчатому кругу, больше не было никаких сооружений. Снова лишь одни железные перильца отделяли их от манящего притяжения бездны.
Еще издали Мерле заметила, что на круглой платформе их кто-то ожидает. Эта решетчатая платформа короной венчала самый центр Каменного Света, повиснув над сверкающей выемкой на высоте тридцати-сорока метров. По ее краям возле перил стояли какие-то фигуры, похожие на людей. Они были совершенно неподвижны, как статуи. Приблизившись, Мерле обнаружила, что они и в самом деле — каменные.
— Они чего-то ждут, — сказала Королева.
— Это — каменные болваны.
— Нет. Совершенно ясно, что не болваны.
Мерле уже заметила, что с одной стороны решетчатого круга до другой, как раз по центру, пролегает дорожка, а на самой ее середине находится совсем небольшая платформа, на которой могут, однако, поместиться несколько человек. Сейчас она была пуста. Но над ней болтался на веревке труп египтянина.
На египтянине были шитые золотом, но в клочья разорванные одежды, череп у него был гладко выбрит и прикрыт золотой сетчатой накидкой.
Мерле видела этого человека всего лишь однажды, да и то издалека. Все же она его сразу узнала.
Сет. Визирь Фараона. Верховный жрец Хоруса.
Его тело слегка покачивалось, обращаясь к Мерле то спиной, то лицом. Он висел на грубой пеньковой веревке, которая выглядела здесь чем-то чужеродным. Мерле подумала, что Барбридж еще не обзавелся хорошим техническим приспособлением для вздергивания людей на виселицу.
Сет. Второе лицо в Египетской Империи. Барбридж повесил его, словно какого-то уличного воришку.
Увидев, что он мертв, Мерле и обрадовалась, и испугалась.
Всякий раз, как труп, качаясь, поворачивался к ней лицом, на нее смотрели его провалившиеся глаза.
