лет. Почти шесть. Ты сделала ему рот из виноградин, а глаза из черносливин, а волосы из красной пряжи, и в руки мы ему сунули книгу, а на голову — шляпу.
— Профессор, — сказала Эмма с легким хихиканьем. — Он ужасно быстро растаял.
— Мы сделали другого на следующий год. Еще больше.
— Ой, — сказала Эмма без любопытства. Она помолчала. — А я еще любила, когда ты ставила швейную машинку на стол в гостиной — помнишь? Там были кусочки тканей и обрезки рукавов, и части юбки, а однажды ты сделала суп, он готовился в плите, а на улице все замерзло, настоящий зимний день, все окна покрыло инеем, и было так уютно, как в теплой пещерке, и только мы вдвоем. Это был счастливый день.
— И ты подошла ко мне и обняла, — глаза Клер наполнились слезами. — И сказала: «Я люблю тебя, мамочка».
— Прости, — сказала Эмма, все еще глядя на что-то под потолком. — Прости, что была такой плохой с тобой. Прости, прости, — ее голос стихал.
— Эмма, — сказала Клер поспешно. — Не уходи. Скажи мне, когда ты была со мной плохой?
— Все то, что я тебе наговорила, когда ты… когда ты не хотела чтобы я… — Она вздохнула.
— Не хотела, чтобы ты — что? Эмма, вернись, вернись; ты говоришь о последних месяцах, да? Все хорошо, Эмма, лучше говорить о настоящем, чем о прошлом. Потому что теперь мы можем говорить еще и о будущем. Эмма, ты слышишь меня?
— Ты не хотела чтобы я гуляла… не хотела чтобы я встречалась… не хотела чтобы я была… девушкой. Не могу вспомнить. Старшей Девушкой. Другой. Ужасной. Мертвой. Мертвой Девушкой. Журналы, ты понимаешь, фотосъемки. Ты понимаешь.
— Не мертвой девушкой, Эмма, ничего такого не было, это было совсем другое. Ты подумаешь об этом позже. И ты всегда была со мной милой, Эмма. Мы всегда любили друг друга. Я это помню.
Эмма повернула голову и посмотрела на мать. Ее глаза надолго остановились. Затем Эмма начала плакать:
— Он сказал мне дурные вещи.
Клер бросила быстрый взгляд на Алекса, который глядел на нее и Эмму с повышенным вниманием:
— Должна ли я заставлять ее вспомнить?
— Я думаю, все в порядке, — пробормотал он, и Клер снова повернулась к Эмме: — Кто сказал дурные вещи?
Голова Эммы раскачивалась.
— Сказал, что я не его девушка. Сказал, что ненавидит меня. Не любит меня.
— Кто сказал это? — снова спросила Клер.
— Конечно, — сказала Эмма отчетливо. — Я сказала официанту. Я закончила.
Нет, нет, нет, подумала Клер. Не верю в это:
— Эмма, что это значит? Что кончено?
— Ужин. И… все остальное.
— Что остальное? Что остальное? — Эмма продолжала молчать, и Клер положила руку на ее голову и повернула ее так, что их глаза снова встретились. — Эмма, ты пыталась убить себя из-за того, что он сказал тебе?
Эмма казалась удивленной:
— Что?
— Ты хотела умереть? Ты пыталась убить себя?
— Зачем? — Эмма нахмурилась. — Не могу вспомнить.
— Что не можешь вспомнить?
— Убежала. Все смотрели.
— Убежала с ужина?
— Через весь ресторан. Все смотрят. Ты погубил все.
— Это ты ему сказала?
— Ты погубил все. Я убежала.
— А что потом? Что случилось в отеле, Эмма?
— Не могу вспомнить.
— Ты прошла через холл. Ты с кем-нибудь говорила?
— Не могу вспомнить. Ой, да, кто-то сказала мне, какой номер.
— Сказал тебе номер твоей комнаты? А почему ты не помнила?
— Хотела спать. Очень хотела спать. Тяжелая, сонная и упала.
— Тогда как ты попала в свою комнату?
— Не могу вспомнить. Кто-то. В красной форме. Он снял с меня туфли. Положил меня на кровать. Одеяло было теплое.
— А потом что? Ты вставала, когда он ушел?
— Куда вставала?
— С постели. В ванную. Выпить что-нибудь, чтобы заснуть.
— Уже спала, — сказала Эмма с ноткой нетерпения. Это был первый признак оживления, который они услышали в ее голосе. — Не могла двигаться: слишком тяжелая, слишком сонная, мне было так плохо. — Она полежала молча, и слезы тихо побежали по лицу. — Я умираю.
— Нет, милая, нет. Ты не умираешь. — Клер помолчала. — Ты не хотела умирать, да? Прошлой ночью?
Эмма поглядела на нее, широко раскрыв глаза:
— Зачем? — спросила она ясно. — Я хотела только любить.
— Лучший ответ, — сказала доктор Маркс. Она тихонько подошла и теперь стояла за спиной Клер. — Извините, — сказала она и двинулась вперед. — Привет, Эмма, я Клаудия Маркс, твой доктор, мне надо измерить тебе температуру и сделать еще кое-что. Это не будет долго, а потом твоя мама снова будет здесь. Пожалуйста, — прибавила она Клер и Алексу…
Клер поцеловала Эмму в лоб.
— Мы скоро, — сказала она, а затем они с Алексом вернулись в комнату ожидания. Ханна и Джина были там, и играли в слова на листке бумаги.
— Я принесла еще еды, — сказала Ханна, указывая на кофейный столик. Алекс кратко пересказал им все, что сказала Эмма, пока Клер сидела на краю кушетки, сложив руки на коленях. Прошло двадцать минут, прежде чем к ним вышла Клаудия Маркс. Ее лицо сияло.
— Она поправится, — сказала она.
ГЛАВА 20
Полиция вышла на Брикса в ночь под Рождество. Он был на вечере в одном из городских домов в квартале от своего собственного. Веселье не складывалось, большую часть времени он проторчал в углу, глотая виски с содовой и глазея на девушек, тщетно пытаясь вызвать в себе интерес хоть к одной из них, чтобы можно было привести ее к себе. На него все это было непохоже, каждый это подмечал и старался как-то его взбодрить. Но он не мог, не мог даже сосредоточиться на девушках — он вообще в эти дни не мог собраться и, за неимением лучшего, Брикс усидчиво пил и весь день нюхал кокаин — а через некоторое время вышел из дома, не попрощавшись с хозяином. На улице он надел куртку и небрежной походкой зашагал по извилистой дороге, ведущей к самой двери его дома, ничем не отличающегося от окружающих. Уголком глаза он увидел, как полицейская машина затормозила у обочины. Кто-то расшумелся, решил он рассеянно. Беспокоил соседей: ай-ай-ай, какой позор. Он подошел поближе, разглядел номер и уверился, что это его. «Тридцать восемь» — пробормотал он. Это же его адрес, так что и дверь, должно быть, его. Он полез в карман за ключами.
— Мистер Брикс Эйгер?
Он обернулся. Это был полицейский, стоявший немного близковато к нему. Другой полицейский, сидел в машине.
— Пришли не за тем парнем, — сказал Брикс. — Я не шумел, сижу себе тихо. Был совсем в другом месте.
— Мы хотим задать вам несколько вопросов относительно Эммы Годдар, — сказал полицейский, и Брикс
