Бэбс смотрела в камеру в руках у Кейт, расплывшись в улыбке. Потом она накинула на себя шаль, покрывшую ее голову и плечи. Денни отрегулировал линзы для Кейт и микрофон, стоявший перед Бэбс.
— Бэбс сейчас будет читать сценарий, основанный на дневнике человека по имени Мартин Ригби, — сказал он всем. — Мартин был по профессии дубильщиком, и ему удалось покинуть город в самый разгар чумы. Спустя годы он вернулся, чтобы унаследовать дело своего хозяина, а еще позднее описал в дневнике события этого рокового года. Он рассказывает, что научился писать только на сороковом году своей жизни, когда один из его сыновей пошел в школу. Это не столько его личная история, сколько драматичный рассказ о том, что случилось с человеком, которого он знал.
Денни снова поправил микрофон, потом поднялся по ступенькам, чтобы дать сигнал Стефану включить освещение.
Это был звездный час Бэбс. Она грациозно уселась на табуретку, а Кейт встала перед ней с камерой в руках.
— Готовы? — спросил Денни с верхней ступеньки. — Начали.
Прожектор высветил лицо Бэбс, и она начала рассказывать:
— «Меня зовут Сьюзен Барлоу. Я работаю в одном из трактиров на Лонг Миллгейт…»
Денни показал Кейт, чтобы она снимала сначала с одной точки, а потом с другой. Бэбс рассказывала о том, как на Сьюзен обещал жениться человек, который был подмастерьем. Его хозяин был слишком скуп, чтобы позволить ему жениться. Потом, когда в начале 1605 года появились первые заболевшие чумой, закрыли все таверны и магазины, а вскоре и рынок.
— «Богатые быстро сбежали из города, как крысы с тонущего корабля, — продолжала свое повествование Бэбс. — Потом пришел приказ короля, что никто не должен покидать город, и возле всех городских ворот выставили стражу. Купить еды было негде. Не было солода для эля и соли для консервирования. А пекарню лорда закрыли, чтобы никто не мог печь хлеб. Люди голодали, сидя у себя дома. На улицах вспыхивали бунты, грабили лавки. Банды захватывали скот тех, кто уехал, убивали его, раздавали мясо тем, у которых ничего не было, и сжигали тела умерших на больших кострах, которые разводили в брошенных садах. Они поселялись в домах богачей, спали в их кроватях и пили вино из золотых кубков».
— «Все обвиняли настоятеля, — продолжала Бэбс, глядя в камеру. — Потому что настоятель этого прихода был известным Черным Колдуном, которого звали доктор Ди. Он заранее покинул город, и люди говорили, что он знал о том, что надвигается на Манчестер. Некоторые даже говорили, что чуму в городе он вызвал своей магией. И они ворвались в его комнату в школе и сожгли все, что нашли там: все его книги, прекрасное постельное белье и его гобелен — все это стоило тысячи фунтов, как говорили. Но к чему нам были теперь деньги?
Всю ту весну шли дожди, река разлилась и хлынула на городские улицы, и смыла недостроенные дома на берегу. На полях гнила рожь, на кладбище текли потоки коричневой воды. Мертвых опускали в общую могилу на Лугу Ангела, но дождь все лил и лил, подмывая землю, и черные раздувшиеся тела поднимались на поверхность и плавали в грязи. И тогда Оливер Картер приказал вырыть новую яму на более высоком месте, и лить на трупы негашеную известь, чтобы их растворить. Всех, кто заразился, оставляли умирать в хижинах на Коллихерст Коммон.
Однажды ко мне пришел Мартин и сказал, что его хозяин сбежал, и он больше с ним не связан. Мы тоже могли бы сбежать через старые туннели, сказал Мартин, так как он нашел путь, который затопило не до конца. Он придет за мной ночью, сказал Мартин. Мы обвенчаемся в церкви в деревне его матери.
Наконец-то, подумала я. Но в тот же день, несколько позже, я плохо себя почувствовала, меня начало лихорадить. „Это просто простуда“, — сказала я себе. И вдруг заметила опухоль под мышкой.
Я сидела на кровати у себя в комнате, глядя на стену. За окном было голубое небо, на деревьях чирикали птицы. „Вот и вся наша жизнь, — подумала я, — но другой у нас не осталось“.
Когда пришел Мартин, я не открыла дверь.
„Мартин, — сказала я через дверь, — я не могу с тобой пойти. Я останусь здесь“.
Конечно, Мартин начал со мной спорить. Он сказал, что я уже три года ною, что он никак на мне не женится. В конце концов мне пришлось приоткрыть дверь, чтобы он меня увидел, и он переменился в лице.
„Не дотрагивайся до меня, — сказала я, думая, что он попытается меня обнять. — Не сейчас, ладно? Лучше не надо“.
Я с трудом улыбнулась, но он в ужасе отступил назад. „Сьюзен“, — сказал он, а потом повернулся и убежал, а я смотрела ему вслед».
— Синий свет, Стефан, — подсказал Денни, и воцарилась полная тишина, когда лицо Бэбс осветил жутковатый синий свет.
Кейт опустила камеру, и Денни сказал:
— Ну что же, я думаю, получилось очень эффектно.
Бэбс соскочила с табурета.
— Мы можем это посмотреть? — спросила она.
Все столпились вокруг монитора, чтобы посмотреть, какой получился фильм. Денни был мастером своего дела. Задний свет создал тени вокруг головы Бэбс, как будто она рассказывала, сидя со свечой, а синий свет изменил ее черты и цвет лица.
— Я тут выгляжу мертвой, — заметила Бэбс, и Денни объяснил, что такой и была идея.
— Не забывайте, что все эти люди умерли от чумы, — напомнил он. — А теперь мы запишем песню для саунд-трека, и я покажу, как избавиться от сопутствующих шумов.
Он придвинул микрофон еще ближе к Бэбс, и она начала петь:
У Бэбс был хороший, немного хрипловатый голос, а акустика в церкви была превосходная. Печальная мелодия звучала, трогая сердце.
Щемящее, жутковатое чувство исчезло, когда Кейт сосредоточилась на съемке фильма, но когда запела Бэбс, оно вернулось с новой силой.
Когда она допела, Денни показал им, каким образом дополнительный микрофон помогает избавиться от лишних шумов в ходе процесса, который он назвал «изменением фазы», и они снова прослушали песню — уже без «фона».
— Ну, как я тебе? — шепотом спросила Бэбс, и Кейт показала большой палец.
— Теперь нам надо кое-что подредактировать, — сказал Денни, обращаясь к Бэбс. — И добавить саундтрек. Завтра будем продолжать съемку. Пожалуй, на сегодня все. Хорошо поработали.
Наконец-то освободившись, Кейт поспешила вниз по лестнице.
— Это будет просто потрясно! — сказала Бэбс, догнав ее. — Не могу дождаться!
— Это будет просто потрясно, — передразнила ее Лорна, проходившая мимо с Даниеллой. — Она не может дождаться.
— Эй, Лорна! Как это тебе удается наложить такой толстый слой косметики на свою физиономию? — спросила Бэбс.
Кейт улыбнулась про себя, когда они вышли из собора.
— Ты ужасно выглядишь, — сказала Бэбс.
— Спасибо.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Кейт чихнула. По-видимому, она простудилась.
— Я плохо спала, — ответила она.
Бэбс взяла ее под руку, и в кои-то веки Кейт не выдернула руку.
— Тебе бы надо собой заняться, дорогуша, — посоветовала Бэбс. — Почему бы не зайти ко мне?
Кейт заколебалась.
— Не знаю, — сказала она. — Мне нужно кое-что сделать дома.
— Что именно?
«Ждать, когда отец вернется домой», — подумала Кейт.
— Ты теперь никогда ко мне не заходишь, — посетовала Бэбс.
Это правда, подумала Кейт. И она также не приглашала Бэбс к себе. Похоже, ее жизнь стала слишком сложной.
— Ты не пойдешь по магазинам? — спросила Бэбс.
Они слились с потоком людей. Кейт покачала головой. У нее не было денег на покупки. Они направились к лужайке, поросшей травой, перед станцией метро «Виктория».
Карен сказала, что в 1605 году весь Манчестер был чуть больше, чем этот пятачок. Тогда тут была рыночная площадь, здание суда, а на улице Лонг Миллгейт, проходившей возле школы, было полно таверн. Теперь этот район благоустроили, здесь разбили парк, поставили каменные скамьи, устроили фонтан. На одной скамье обнималась парочка, на другой группа студентов распивала пиво, на третьей мать кормила сына сандвичем. Солнце, стоявшее низко над горизонтом, слепило. Свет был какой-то хрустальный, и предметы казались от этого нереальными. Кейт прищурилась и увидела женщину в синем одеяле, торопливой походкой проходившую мимо таблички с надписью «Лонг Миллгейт».
— Ой! — вскрикнула Кейт и бросилась вслед за женщиной, перепрыгнув через каменную скамью, — к изумлению парочки, обнимавшейся на ней.
— Подожди меня! — закричала ей вслед Бэбс, но Кейт не остановилась.
Как раз в тот момент, когда она поравнялась с табличкой, — женщина по-прежнему была впереди нее, — вся эта сцена как будто внезапно исчезла…
Кейт окинула взглядом ситценабивную фабрику, Урбис и станцию метро «Виктория», но женщины нигде не было.
— Что случилось? — спросила запыхавшаяся Бэбс, которая наконец догнала ее.
— Ты видела ту женщину? — спросила Кейт, снова щурясь от ослепительного солнечного света.
— Вообще-то здесь около тысячи женщин, — сердито ответила Бэбс. — Ты не могла бы поконкретнее?
— Она закутана в синее одеяло, — сказала Кейт. — Длинные рыжие волосы…
Ее голос замер, когда она поняла, что Бэбс понятия не имеет, о чем идет речь. «Может быть, я схожу с ума», — подумала она, и на горле у нее начала пульсировать жилка.
— Похоже, это какая-то бродяжка, — сказала Бэбс. — Какое тебе до нее дело?
Кейт, ничего не ответив, откинула волосы с лица. Она вспомнила, что вокруг женщины было не солнечно, а темно. Она бы могла поклясться, что видела снежинки.
— Ты подтверждаешь правило, подруга, — заявила Бэбс, беря ее под руку. — Люди всегда считают, что брюнетки хорошо бегают.
Это было больное место Бэбс, которая не понимала, с какой стати кому-то хочется побегать.
— А как насчет тебя, Джей-Ло?[8] — машинально осведомилась Кейт.
Бэбс вела ее обратно, к магазинам Треугольника. Они шутливо пикировались, как обычно, всю дорогу до автобусной остановки Кейт, и той показалось, что Бэбс хочет поехать к ней в гости. Но Кейт отделалась от нее, пообещав завтра вместе походить по магазинам. Потом подошел автобус, и Кейт села в него, и как только подруга скрылась из виду, ею вновь овладела
