компании и семьи, особенно из-за невероятной огласки, которую она получила; проверка обрушилась, как тонна кирпича и причинила большой вред, хотя на нашей стороне был один сенатор. Было также загрязнение резервуара с водой в Тамараке, нежелательное для города, компании и семьи. И была авария на фуникулере, с ужасными последствиями для города, компании и семьи. А потом последовало предложение купить «Тамарак Компани», когда никто не пытался продавать. Слишком много всего происходило и через какое-то время с трудом стало вериться, что это простые совпадения. Поэтому мы беседовали с людьми, пытаясь выяснить, что случилось, когда и как. Мы поговорили с Китом. И с Зиком Радлом, сенатором от Юты, ты его, конечно, знаешь. И с Бадом Кантором, я уверен, он тебе знаком, из Управления.
Чарльз отпрянул, увидев ярость в глазах Винса. Он опустил глаза и стал смотреть на свои руки, с побелевшими суставами, прячущиеся на коленях, потому что начинал смущаться, взглянув на Винса. Белокурая красота Винса была такой же чистой и ангельской, как в те дни, когда они были мальчиками. Он был пропорционально сложенный, с густыми волосами. Казалось, ничто не коснулось его. «Неуязвимый Винс», – подумал Чарльз и вспомнил, что Винс собирается выставить свою кандидатуру на президентских выборах.
Винс так нежно улыбнулся, что Чарльзу даже показалось, что он ошибся насчет ярости.
– Ты был так занят, – тихо заговорил Винс. – Я думал, ты сосредоточил все усилия на спасении папиной компании, а вместо этого ты рыскаешь вокруг, опрашиваешь людей в Вашингтоне и Тамараке. Или может быть, ты не один занимаешься этим. Кто это «мы», как ты тут упомянул?
– Сначала я не поверил, – мрачно сказал Чарльз. – Мы были так близки, я восхищался тобой и доверял тебе – Боже, было ли когда-нибудь время, чтобы я не восхищался тобой и не доверял тебе – и я не мог поверить, что ты предпринимал что-то мне во вред. Все это время ты говорил мне, что делаешь все возможное, чтобы помочь мне, помочь компании, помочь нам...
– Я и помогал, – сказал Винс. – Как ты можешь думать иначе? Я месяцами работал, разбираясь с этим шоссе, но не смог сдвинуть дело с места; каждый чертов фермер в Иллинойсе и его дядя придерживались разных мнений насчет того, где шоссе должно проходить. Что я мог сказать, когда Зик пришел ко мне? Я испробовал все, что мог. И Бад Кантор пришел ко мне, хотя он и на нижней должностной ступени здесь в Вашингтоне, но он беспокоился о Тамараке, знал, что им управляет моя семья и он подумал, что я проявлю заинтересованность. Я и проявил. Вы великолепно знаете, нет ничего, о чем я бы беспокоился больше, чем о здоровье жителей этого города, фактически, семья не...
– Это ложь. Все это ложь. – Чарльз был бледен и проталкивал слова сквозь сжатые зубы. Если бы он остановился и подумал, что называет Винса лжецом, то, наверное, спасся бы бегством. Но он продолжал выталкивать слова, бросая взгляд на Винса и снова отводя глаза. – Я говорил тебе, что сначала не поверил. Но потом вспомнил одну вещь. Наверное, для тебя это мелочь, ты мог даже забыть о ней. Однажды вечером мы с тобой шли с ужина вдоль каналов С. и О. Какой-то ребенок подошел – ты бы сказал, как я догадываюсь – напоролся на нас, он хотел денег. Немного, пять-десять долларов. А ты начал бить его, да так, чтобы вышибить из него дух. Это было ужасно, я не мог поверить, что это ты. В тот вечер с отцом случился удар. Я сбежал в Тамарак и забыл о случившемся. Но теперь я не могу отбросить эти мысли. Потому что в тебе есть та сторона тебя, которая может бить ребенка и бить свою семью.
– Чарльз, Чарльз, – мягко упрекнул его Винс. – Ты ведь так не думаешь. – Он перестал раскачиваться на стуле и наклонился вперед. – Это не тот Чарльз, которого я знаю, выдвигает такие дикие обвинения. Кто-то настроил тебя против меня, ты даже не смотришь на меня! Чарльз, у нас в семье бывали плохие времена, но мы никогда не позволяли посторонним отравлять наши чувства друг к другу. Боже мой, что сказал бы отец, если бы слышал нас? Обвинять меня, как будто я какое-то чудовище, готовое разорить вас. Он бы не перенес, если бы узнал...
– Не впутывай отца в это дело! Боже, Винс, ты предал все, о чем он заботился; да Итан бы десять раз выгнал тебя, если бы узнал обо всем этом. И кто, черт возьми, посторонний? Это о нашей семье я говорю; все, что мы предпринимали, делалось в пределах семьи. Ты хочешь знать, кто это «мы»? Все мы, кто относится к этой семье. А если кто-то здесь посторонний, то это ты.
Какую-то долю секунды в комнате стояла тишина. Потом Винс повернулся, сев лицом к Анне.
– Это ты, сука такая, – проскрежетал он. – Ты настроила его.
– Заткнись! – Чарльз вскочил на ноги и встал, возвышаясь над Винсом. – Не смей говорить в таком тоне с моей дочерью! Ты достаточно причинил ей зла, когда она была ребенком! Если тебе надо напуститься на кого-то, то есть я! Я говорю тебе, что я думаю, а не то, что кто-то думает или говорит. Посмотри на меня, черт побери, я с тобой говорю! Я хочу поговорить о делах, которые ты обрубил с Зиком Радлом. И Бадом Кантором. И о динамите, который вызвал оползень над дренажной канавой в Тамараке. И об аварии на фуникулере. Кусок дерева, который Кит всунул в крепление на вагончике, в котором ехали Анна и Лео; и болт, который он вынул и спрятал рядом с домом Джоша Дюрана. Я хочу поговорить о...
– Я не знаю, о чем ты вообще говоришь! – Винс повысил голос, чтобы перекричать Чарльза. – Он встал, глядя на него, гнев все нарастал, потому что ему не хватало роста, чтобы их глаза были на одном уровне. – Ничего этого ты не узнал от Кита! Он ни черта не сказал тебе, потому что нет ничего...
– Ты не знаешь, что он рассказал нам. Ты действительно доверяешь ему? Ты думаешь, что знаешь, что он сказал, много ли рассказал, независимо от того, кто задавал вопросы?
– Ты сукин сын!
– Вам что-нибудь нужно, сенатор? – спросил слуга, появляясь в дверях и сохраняя безупречно вежливое выражение лица.
– Нет, – отрезал Винс. – И не беспокойте нас больше. – Он подождал, пока слуга не ретируется так же тихо, как вошел, потом повернулся к Чарльзу, уже спокойнее, с морщинкой, выдававшей озадаченность, на переносице. – Если Кит и рассказал вам что-то такое, то при чем тут я? Похоже, что ребенок играет в Джеймса Бонда. Я не думал, что Кит такой. Динамит? Зачем Киту говорить про какой-то динамит? И деревяшка, засунутая в... куда? Крепление, ты сказал? И потерянный болт? И что-то еще, вагончик, в котором были Анна и Лео. Что-то хитровато, а, Чарльз? Вы считаете, что было покушение на Анну и Лео? Это вы драматизируете. Но я ничем не могу помочь вам. Не имею никакого представления, о чем вы говорите. И не могу поверить, что у Кита такие полеты фантазии. Я почти не разговаривал с ним, а когда говорил, то мне казалось, что он приличный молодой человек, не из тех, что станут сочинять истории, которые могут повредить окружающим. Фактически, вы ничего не знаете. – Он отошел на несколько шагов от Чарльза, и повернулся, почти беззаботно. – Вы тут сочиняете какие-то сказки, не имеющие со мной ничего общего, я устал вас слушать. Здесь не о чем говорить, Чарльз. Я ужасно разочаровался в тебе. Я считал, мы с тобой так близки, как только браться могут быть близки, но...
– Это перечень тех дней, когда Кит звонил тебе за последние шесть месяцев в Денвер и Вашингтон, а также в Майами, там указана и продолжительность каждого телефонного разговора, – сказал Чарльз, вынимая из кармана листок бумаги и кладя его на стол. – Если ты к кому-то и был близок в последнее время,
