когда бы сама она ни думала о ней. Потом они вспоминали все проблемы, с которыми не смогли справиться, и скоро снова присоединялись к беседе и становились частью группы.
– В любом случае, это не была бы настоящая работа, если бы я ее делала для тебя, – сказала Элинор. – Я бы не получала платы, а делала бы это, чтобы помочь тебе. Что есть хорошего в жизни, так это дружба. Не деньги. Деньги все портят. – она вытащила кошелек, чтобы заплатить за продукты, и обе они рассмеялись. – Ну, хорошо их иметь, когда ты голоден, – сказала Элинор, считая сдачу. – Сегодня вечером ты ужинаешь у меня, не забудь.
– О, я не могу. Я обещала Дону помочь ему с праздничным ужином, у него день рождения.
Элинор вздохнула.
– Я говорила тебе, мне хочется, чтобы ты кое с кем встретилась?
– А я сказала тебе, что не хочу ни с кем встречаться. – Они вышли из магазина с сетками, разбухшими от продуктов. На них были длинные, цветастые сарафаны и сандалии. Они шли неторопливо в тени деревьев по аллее, пятнистой от солнца, проникавшего сквозь листву, колыхавшуюся под полуденным ветерком. – Мы об этом уже говорили; почему я не могу быть счастливой, если сплю одна?
– Потому что это неестественно. У всех у нас есть парни, а у тебя нет ни одного. Я знаю, ты не хочешь говорить об этом, но ты здесь уже полгода и пора тебе попробовать что-нибудь новое. Вокруг полно отличных парней, более чем достаточно для нас обеих. Почему ты не хочешь хотя бы попробовать? Это важная часть взрослой жизни. Пошли с нами в кино, поедим пиццы, посидим, покурим...
– Я не курю.
– Я знаю и все равно люблю тебя. Но другие вещи ты делаешь. А как насчет постели? Сколько бы тебе лет ни было на самом деле, ты должна все знать об этом, и уж несколько раз должно быть увлекалась кем- нибудь, как все мы, когда нам исполняется двенадцать, в наше-то время. – Она пристально вгляделась в лицо Анны. – Знаю, знаю, тема под запретом. О'кей, забудем об этом. Но можешь ты мне оказать любезность? Пожалуйста, приди сначала ко мне, когда почувствуешь, что тебе нужен парень? Тогда я тебе кого-нибудь посоветую постараюсь, чтобы все у тебя было в порядке? Хотя бы это ты сделаешь?
– Да, – серьезно ответила Анна, – спасибо. Элинор внимательно посмотрела на нее.
– Конечно, может быть, ты знаешь гораздо больше, чем позволяешь предположить.
– Может быть, – согласилась Анна. – Но это выяснилось бы, если бы я попросила тебя о помощи.
Элинор вздохнула.
– Совершенно невозможно вытянуть из тебя что-нибудь, о чем ты не хочешь говорить. Тебе надо бы стать научным работником, занимающимся сверхсекретными исследованиями.
– Вместо того, чтобы быть психиатром?
– Ну, или тем, или другим.
– Я никем не могу стать, ведь я не хожу в колледж.
Они замолчали.
– Мне нравилась школа, – сказала Элинор. – Но я бы скорее умерла, чем призналась в этом своим родителям.
Они дошли до дома Элинор и сели на ступеньки подъезда. Анна открыла пакетик картофельных чипсов и держала его между ними.
– Мне кое-что нравилось. Мне нравилось узнавать, как работают всякие устройства и почему люди совершают всякие безумные поступки.
– Я любила математику, – сказала Элинор. – Мне нравилось, когда числа вели себя так, как мне хотелось. Это позволяло мне чувствовать себя совершенно могущественной.
– А мне нравилось учить о забастовках, мятежах и войнах и чем они кончались. Мы в классе устраивали потешные экзамены, и мне нравилось находить, кто ошибся и назначать наказание.
– Еще мне нравилось писать сочинения по английскому языку. – Я сочиняла такие истории, что никто не мог бы сказать, будто это неправда.
Они глядели на улицу, махая время от времени своим друзьям. Анна вздохнула и взяла еще пригоршню чипсов.
– Я не знаю, что мне делать.
Легче всего было ничего не делать. В Хейт Эшбери не было планов или расписаний; дни перетекали из одного в другой, как океанские волны, и уходя, не оставляли следов. Еда, сон, танцы, пение, даже стояние в очереди за продовольственными талонами – все происходило, когда кто-нибудь хотел этим заниматься. Люди собирались в группы, когда у них было настроение; они ели, когда были голодны, и спали, днем или ночью, когда им этого хотелось. Чувство неспешно и свободно текущего времени было всегда одинаковым. И времена года перетекали одно в другое, как и дни, не оставляя за собой следов. И потом наступила весна и минул год, как Анна пришла сюда.
– Скучновато здесь, – сказала Элинор однажды апрельским днем, когда кончился длинный весенний дождь, и деревья стряхивали капли воды под безоблачным небом. – Как насчет того, чтобы прокатиться?
– На чем? – спросила Анна.
– Я одолжила машину у друга, с которым была сегодня ночью. Я объездила весь Сан-Франциско на трамваях и автобусах и устала от этого. А ты и вовсе нигде не была, всегда тебе хочется остаться на месте. Поехали. Я даже научу тебя водить машину, если захочешь.
Машина оказалась старым студебекером с откидным верхом, страшно скрежетавшим и булькавшим, но Элинор, казалось, не обращала на это внимания. Она вела машину быстро и решительно, пригнувшись к рулю, громко читая названия улиц, резко поворачивая, когда принимала в последнюю минуту решение исследовать интересную на вид улицу.
