себе.
– Сейчас ко мне придет клиент...
– Расскажи о нем.
– Он сценарист, у него жена и трое детей, и еще гоночная яхта; ему как раз исполнилось пятьдесят и он испугался, что начинает стареть. И тогда нашел себе двадцатидвухлетнюю манекенщицу, с которой чувствует себя повелителем мира – она спрашивает его совета по любому поводу в том числе насчет своих платьев и парикмахера, и что бы ей выпить; они побывали в Аспене, Тамараке и в Европе, а теперь он хочет жениться на ней.
– Зачем?
– Я спросила его об этом. Он говорит, что ему нужна стабильность и смелость. Я сказала, что ему это потребуется, чтобы пройти через развод; его жена хочет ободрать его, как липку.
– Она так и должна поступить, ведь ее бросили...
– Ну, у нее, кажется, появился парень, ему двадцать восемь лет – одна из самых горячих голов в городе. Она тоже не хочет стариться. Остаться молодым – навязчивое желание каждого, а брак не очень сочетается с ним.
– Ты это ненавидишь, правда? – спросила Элинор.
– Брак? Нет, я думаю, это прекрасно для тех, кто стремится к нему и хочет потрудиться ради этого. Элли, я должна идти, сценарист будет здесь в любую минуту. Когда ты снова приедешь в Лос-Анджелес?
Они поговорили еще минутку, потом Анна положила трубку, чувствуя себя получше. Они были такими разными, какими только могут быть друзья, но не теряли связи в течение восемнадцати лет и все еще обращались друг к другу, когда нуждались в том, что Элинор называла «дружескими ушами». Анна знала, что у Элинор много друзей, а у нее самой больше никого не было. Никогда больше, уйдя из Хейт Эшбери, не смогла она ослабить свою оборонительную позицию и согреться рядом с другим человеком. А когда говорила с Элинор, то чувствовала, что любит ее и, может быть, когда-нибудь сможет полюбить и других людей тоже. И хотела верить в это. Разговоры с Элинор всегда помогали. Теперь она снова владела своими чувствами.
«Но кто говорил больше? – весело подумала Анна. – Кто на самом деле нуждался в утешении?» Она улыбнулась. Так всегда и получалось: Анна слушала, друг или клиент говорили. Никто кроме Элинор ничего не знал о ней. Элинор тоже знала немного – потому что она никогда не говорила о себе. Однажды ей захотелось рассказать, но скрытность так глубоко укоренилась в ней и настолько стала составлять часть ее облика, что ей никогда не приходило в голову довериться кому-то, да никто и не просил ее об этом. В это утро было достаточно того, что Элинор оказалась на месте, корда она позвонила, что кто-то был на другом конце провода. Это было все, в чем нуждалась женщина.
– Анна, – сказала ей секретарша, заглянув в дверь, – тебя ждут в зале заседаний.
– Я готова, – сказала Анна и собрала листки со своего стола. День начался.
Каждое утро перед завтраком Итан гулял по улицам Тамарака, чувствуя, как солнце прогревает его кости и уменьшает боль в суставах. В этот час он был здесь почти один; магазины еще закрыты; те, кто совершал утреннюю пробежку, находились на другом конце города, на тропе, идущей вдоль реки; почти все – жители, и туристы – еще спали. На улице были только дворники, они смывали пыль с булыжной мостовой в торговом центре и прилегающих торговых и жилых улиц, так что, на короткое время город влажно засиял под безоблачным небом.
Это было любимое время Итана. Он шел по середине улицы, не обращая внимания на современные здания и огромные новые дома, построенные по обеим сторонам дороги, и представлял себя в том Тамараке, который увидел впервые более сорока лет тому назад, когда козлы скакали по его грязным дорогам, а вдоль Главной улицы стояли крохотные хижины горняков начала века и несколько коробок магазинных фасадов. Это было сразу после Второй мировой войны. Он путешествовал по Колорадо на машине, и повинуясь минутной прихоти, поехал по живописному перевалу, чтобы посмотреть, что находится за ним.
Итан нашел ветхий город в узкой долине, молчаливую тень прошлого. Шестьдесят лет назад в долине раздавались голоса и смех восьми тысяч жителей, которых обслуживали салуны и церкви, публичные дома и кузницы, школа, ряд магазинчиков, большой оперный театр; отель с вестибюлем, украшенным бархатом с бахромой и парчой. Но главным промыслом города было серебро. Горняки рыли в горах туннели, сливавшиеся в обширную сеть, подобную пчелиным сотам, которые охватывали двадцать уровней в сердце земли и извивались во всех направлениях на две-три мили по горизонтали. Плавильщики работали день и ночь, поезд подвозил припасы и забирал руду, дети начинали работать в шахтах с десяти лет.
Затем, в последнее десятилетие прошлого века Конгресс провел закон, в соответствии с которым официальным металлом денежной системы Америки становилось золото.
В этот момент серебро почти обесценилось. Владельцы рудников закрыли их, горняки уехали. Закрылись публичные дома, магазины и школа. Церкви были заперты. Тамарак погрузили в сон.
К тому времени, когда Итан пересек перевал Волф Крик и попал в город, здесь оставалась лишь сотня человек, которые жили в покосившихся хижинах горняков на Главной улице. Была открыта бензозаправочная станция, центральный магазин с почтовым отделением в задних помещениях и «Лодестар» – ресторан со стойкой и пятью столиками на изрезанном линолеуме, которым был покрыт пол. В старом отеле сдавалось несколько комнат, где были целы окна и пол. Оперный театр сгорел, а потом в течение многих лет его грабили те, кто проходил по долине, пока не остался лишь остов здания, и среди почерневших руин сверкали золотом осенние листья, как самородки, соблазнившие когда-то первых горняков, прошедших по перевалу Волф Крик. Туннели шахт были затоплены или обрушились. Ветер кружил пыль на улицах, пока не наступала зима и город оказывался под снегом до десяти футов глубиной.
Но Итан разглядел во всем этом окрестности: роскошные зеленые леса и альпийские луга, ковры ярких цветов, игру теней на закате, которые окрашивали ряды холмов в серо-голубые, фиолетовые и темно- пурпурные тона под пламенеющим небом, а устремившиеся ввысь пики Сан Джуанс, каждым своим выступом и впадиной четко вырисовывались на фоне неба насыщенного голубого цвета или были окутаны туманом в дождливый день, когда их склоны казались грустными и таинственными. Он видел, как город угнездился в долине между двумя длинными грядами горы Тамарак и Звездной горы, как реки пробили себе путь сквозь расселины других долин и встретились в городе. Итан вдыхал сухой, ароматный .воздух и чувствовал головокружение от высоты; слушал тишину и пение птиц и понимал, что никогда раньше не видел за всю свою жизнь более красивого и мирного места.
В этот день, его первый день в Тамараке, он купил дом, один из нескольких трехэтажных викторианских
