— Это трудно объяснить словами. Есть в ней этакая искорка, внутренний огонь… — Карина пустилась в объяснения, но замолкла, рассеянно вертя трубочку в своем коктейле. Через минуту она, просияв, повернулась ко мне: — Давай попробую объяснить на примере. Вчера вечером, узнав, что одна женщина хочет отбить у нее возлюбленного, Лурдинья просто-напросто заявила, что отправляется на несколько дней к своей матери. Будет там одна. Ей так хочется. Одна. Представь. Когда такое творится! Она просто плюет на всё. Вообще не ревнует! Это поразительно. Она классная.
Вот и всё, понимай как знаешь. Попытаюсь догадаться, что она имела в виду под внутренним огнем. Лурдинье, разрушительнице семейного очага, подростку, нелегалке, удалось то, чего бразильские женщины никогда не могли получить ни за какие сокровища, — жизнь без ревности. Ревность. Зависть. Подозрение. Паранойя. Все ушло — с одним взмахом волос сериальной звездочки, когда она уходит от женатого мужчины, переживающего кризис среднего возраста, чтобы провести ночь с мамой.
Неверность много значит для Бразилии. Ревность значит больше. Да, латинские и африканские корни породили в бразильцах предрасположенность к чувственным удовольствиям, необузданную страстность, наделили способностью блестяще передавать в танце оргастические конвульсии, именуемые самбой. Но одновременно они превратили их в законченных параноиков. Сами подумайте, если мужчина влюбляется в вас с первого взгляда — при том, сколько вокруг красивых женщин, — разве нельзя допустить, что с ним это случится еще и еще раз?
В нашем разговоре всплыли и высветились типичные страхи среднестатистической бразильянки, с риском для жизни пробирающейся по минному полю гедонизма. Я покровительственно выразила сочувствие.
— Наверное, это ужасно — никогда не чувствовать уверенности в отношениях с мужчиной, — сказала я Карине. — Недоверие, постоянные подозрения — так же можно все нервы вымотать.
Слава Тебе, Господи, что я во все это не ввязалась, думала я потом, оставшись одна. Слава богу, что я выше этого, что я австралийка и умею владеть собой.
В январе в баре «Космополитен» стартовал новый круг самбы, и я бегала туда, «сев на хвост» Фабио. Обычно, придя на самбу, я оказывалась за столиком в глубине бара с Кьярой и использовала данное мероприятие, чтобы узнать, что нового, или повспоминать, как я отбивалась от пьяных ковбоев в Барретосе. Местные девицы продолжали делать вид, что я не существую. Фабио сидел за столом музыкантов, время от времени оглядываясь на наш столик, все более пьяный и развеселый, пока наконец, не в силах противиться искушению, не бросал свое занятие и не подсаживался к нам.
Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный вечер Карина не заглянула на огонек и не навела порядок. Она сидела с нами, наблюдая за происходящим в свойственной ей спокойной, внимательной манере (Карина не танцевала самбу), потом обернулась ко мне и заговорила:
— Кармен, я в шоке. Я просто потрясена. В смысле, ты же ни разу не подошла к столу, ни одного- единственного разика.
Я бросила взгляд в ту сторону — Фабио был всецело поглощен настройкой своей кавакинью, — потом посмотрела на Карину и спросила:
— А зачем?
Карина закатила глаза, будто устала объяснять азбучные истины самому наивному человеку на этой планете:
— Ты должна защищать свою территорию, подруга. — Она пригнула голову, словно нас могли подслушать, и, обведя взглядом бар, продолжила: — Тебя окружают хищники.
Я нахмурилась. Ради всего святого, о чем она толкует? Я осмотрела бар — все вроде было так же, как всегда, обычная обстановка для вечера четверга: проститутки, женатые мужики в поисках любовниц, любовницы женатых мужиков, подруги, наркоманы, музыканты, парочка залетных интеллектуалов и неповоротливый датский социолог, пытающийся сыграть на треугольнике. Все как всегда.
Я недоуменно повернулась к Карине с вопросом в глазах, а она толкнула меня в бок и снова развернула к бару. На сей раз я взглянула в ту сторону, куда глядела она, — и вдруг картина мгновенно переменилась. У группы веселых бразильянок, танцующих самбу, выросли волчьи клыки, которыми они выгрызали себе путь к моему парню! Я выпрямила спину. Мир внезапно померк перед глазами. Я увидела, как одна из девиц ухватилась за спинку стула Фабио, другая как бы невзначай провела рукой по его плечу, а третья послала ему многозначительный воздушный поцелуй. О, какой наивной дурой я, оказывается, была!
Едва сдерживая чувства, я вскочила и бросилась к Фабио, пробралась сквозь плотные ряды женщин и заняла достойную позицию прямо за спинкой его стула. Фабио изумленно воззрился на меня. Я оглянулась на Карину, и она одобрительно кивнула: вот теперь все правильно.
Я с видом собственницы положила руки на спинку и победно-агрессивно оглядела соперниц. Та, что посылала поцелуй, мигом отвернулась, та, что гладила плечико, нашла себе другого мужчину, а та, что хваталась за стул, — ну, ее я просто-напросто отпихнула бедром. Меня волной захлестнуло странное, головокружительное чувство облегчения. Я отстояла своего мужчину. Он принадлежит только мне. Мы встретились взглядом с еще одной девицей, присматривающей за спинкой стула, и она приветливо и благосклонно улыбнулась мне. В конце концов, мы ведь одна команда — блюстительницы стульев на круге самбы. Конечно, признаюсь, в тот же вечер я видела, как ее бойфренд целуется совсем с другой, но важно ведь не это, а то, что, находясь за его стулом, она защитила перед всеми свою репутацию. А что уж там происходит позже на благоухающих мочой булыжниках Лапы — неважно, над этим никто не властен.
Только после пяти новых кругов самбы и вопросов не на шутку встревоженного моим поведением Фабио я почувствовала себя уверенной настолько, что перестала охранять стул. Ему я объяснила, что у меня на время погас «внутренний огонь».
— Шарики у тебя за ролики зашли, вот и все, — заметил он, лениво покачиваясь в гамаке в Каса Амарело.
Кьяра снисходительно покачала головой.
— Я бы никогда до такого не опустилась, — надменно произнесла она и добавила: — Потому что я и так цельная, мне не нужно дополнять себя мужчиной.
Я не стала припоминать ей это высказывание, когда через полгода она, вся в слезах и соплях, бегала босиком по Руа Жоаким Силва и искала своего парня, который не явился домой ночевать.
Непостижимо, но Рио-де-Жанейро обладает удивительной способностью захватывать неглупых, казалось бы, иностранок, образованных и привлекательных, состоятельных и уверенных в себе, и превращать их в растрепанных ведьм, которые с воплями гоняются по улицам Лапы за малограмотными мужиками в шортах для сёрфинга. Я наблюдала, как топ-менеджер из Нью-Йорка, вылитая Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе», грозилась убить замарашку подростка за то, что та флиртовала с
Проведенные межнациональные исследования называют бразильцев в числе самых ревнивых народов в мире, и это кажется совершенно логичным, с учетом того, что они же являются и самыми непостоянными и плохо себе представляют, что такое супружеская верность. Под кожей, упругой и без признаков целлюлита, у здешних женщин таится постоянный страх, что им придется в одиночестве воспитывать брошенных детей, а у мужчин — что они всю жизнь будут растить отпрысков соседа или молочника. Таковы уж волчьи законы в мире, где люди хорошо выглядят в лайкре. Навязчивый страх, что тебя предадут, глубоко въелся в национальное сознание бразильцев. Здесь рассказывают, что первая императрица Бразилии, эрцгерцогиня Австрийская Леопольдина, на самом деле умерла не от выкидыша, а от горя и унижения, когда узнала о постоянных изменах своего беспутного супруга, императора Педру I. Даже те немногие бразильские издания, что претендуют на интеллектуальность и высокий вкус, с удовольствием смакуют подробности, рассказывая о чьих-нибудь затаенных страхах и опасениях касательно верности их супругов. Да вот хоть бедняжка Даниэла Чикарелла, бывшая подружка Роналду, — на нее все ополчились, устроили форменную травлю
