— Нет, просто не хочу тебе мешать.
— Я почти закончил. — Он выключил настольную лампу и подошел к девушке. — Присаживайся, — предложил Джастин.
В офисе было только одно кресло. В другом конце комнаты у стены стояла кушетка, но присесть на нее вместе было бы неразумно.
— Я лучше постою, — ответила Оливия.
— Извини за скудный интерьер. Мне обещали найти мебель, но пока не успели, — добавил Джастин.
Впервые за прошедшие после съемок дни они оказались наедине друг с другом.
На улице уже темнело, и Джастин включил свет в студии. Сегодня он не воспользовался одеколоном, и Оливия тут же ощутила его пряный мужской аромат. Этот мужчина будоражил сразу все пять ее органов чувств. Его аромат опьянял, низкий голос завораживал, а его внешность… Оливии так и хотелось прикоснуться к нему…
— Я понимаю, — пробормотала Оливия, чтобы не молчать. — У меня самой нет дивана. Не в кабинете, нет, там бы он не поместился, он ведь такой маленький… Кабинет я имею в виду, — нервно пробормотала Оливия. — У меня дома нет дивана. То есть у меня был раньше диван. У моей соседки по квартире, но…
Оливия уронила эскизы на стол и закрыла лицо руками. Щеки ее пылали.
— Почему ты меня не остановил?
— Как? — улыбнулся Джастин.
Оливия предпочла не отвечать.
— Из-за тебя я веду себя как идиотка. И это меня чертовски раздражает.
— А если я скажу, что ты вовсе не идиотка, это поможет? — спросил Джастин.
По крайней мере, он над ней не смеется. Скорее, даже сочувствует. В голосе Джастина Оливия уловила ту же теплоту, с какой он сказал Стиву, что она не пьет кофе. Незначительная деталь, но за все месяцы, проведенные с ней, кофеголик Шон так и не запомнил, что она не пьет кофе.
Проблема ее отношений с Шоном была не только в том, что он смотрел на других женщин, а в том, что он умудрялся не видеть ее, Оливию. Джастин же заставлял ее чувствовать себя особенной, единственной женщиной на свете. Но, к сожалению, Джастину не нужны серьезные отношения.
Оливия какое-то время молчала, и Джастин пытался угадать, о чем она думает. Он сам весь день думал только о ней.
Он размышлял о ней по дороге на работу. И во время собрания он тоже думал о ней. Из-за этих мыслей ему было трудно уловить суть дискуссии о предстоящем показе коллекции. Кажется, его попросили сделать снимки, но точно он не запомнил. Придется потом спросить у Дианы. А раскладывая после обеда кружевные штучки для съемки, он невольно воображал Оливию в этих соблазнительных предметах туалета. А еще лучше, без них…
Вряд ли Оливия сейчас думает о том же.
— Что я могу сделать для тебя, Лив?
— Для начала не называй меня так.
— Хорошо, извини, — ответил Джастин. — Мы недостаточно близки, чтобы называть друг друга уменьшительными именами, так? — в его голосе прозвучала ирония.
Оливия расхохоталась.
— Дело не в этом. Просто я ненавижу, когда меня называют «Лив». Я уже устала напоминать об этом Стиву, и теперь все меня называют так.
Джастин испытал огромное облегчение.
— Хорошо, что сказала. Я всегда считал, что «Лив» тебе не идет.
— Нет? — переспросила Оливия.
— «Оливия» намного лучше, музыкальнее.
— Музыкальнее?
Джастин заметил, что Оливия невольно наклонилась ближе. Он остро ощущал каждый миллиметр расстояния между ними. Как легко было бы сейчас погрузить пальцы в шелк ее черных волос, вдохнуть ее цветочный аромат, уложить на стол и продолжить то, что они начали в гостиничном лифте.
Джастин протянул руку и погладил девушку по щеке.
— Чувственнее, поэтичнее.
Глаза ее широко распахнулись.
— Я вовсе не музыкальна, — пробормотала она ошеломленно.
Джастин рассмеялся.
— А как насчет чувственности? Ты знаешь, что ты очень красивая женщина?
Оливия застыла.
— Ты что, психоаналитик?
— Вовсе нет, — ответил Джастин.
— Может, это говорит твой братский инстинкт, но…
— Оливия, чувства, которые я к тебе испытываю, далеки от братских. Разве я не ясно дал это понять тогда, в лифте?
Два ярких пятна вспыхнули у нее на щеках.
— Предельно ясно. Но ведь это был импульсивный поступок.
— Ты не можешь отрицать, что нас влечет друг к другу. И наш поцелуй не был ни случайностью, ни импульсивным поступком.
Они не касались друг друга, но в этом не было нужды. Сексуальное напряжение накалило воздух до предела. Джастин чувствовал, как оно вибрирует, подобно жаркому воздуху в летний полдень.
Оливия не могла отрицать влечение, но и радоваться ему тоже не было причин.
— То, что мы желаем, не всегда полезно, — отрезала она.
Повисла тишина, которую прервал телефонный звонок. Джастин взял трубку.
— Джастин Готорн. Ой, привет, Кейт.
Они с ассистенткой менеджера по персоналу сегодня собирались ужинать вместе. Он чуть не забыл об этом, хотя сам выступил инициатором встречи. Ужин — это не так формально, как приглашение в ресторан вечером.
— Конечно, я успею, — ответил он на вопрос Кейт. — Я как раз заканчиваю.
Джастин украдкой бросил взгляд на Оливию. Та застыла. Он вспомнил, как она обвинила его в том, что он флиртует со всеми, когда они встретили полураздетую Фелисию.
Но ведь у них ничего не было.
Джастин не смог бы лечь с ней в постель сразу после того, как обнимал Оливию. И с Кейт у него тоже ничего не будет. Но что толку? Оливия все равно считает его закоренелым бабником. Она уже повернулась, чтобы уйти, прошептав только:
— Обсудим все завтра.
— Оливия, постой…
Она не обернулась. И хорошо. Потому что Джастину нечего было сказать в свое оправдание.
Она думает, что он ведет разгульную жизнь холостяка, избегая серьезных отношений и ответственности. И это ее раздражает. Он, конечно, может сказать ей, как она ошибается. Но что бы это дало?
Кроме того, ему трудно говорить с другими об Андреа и Лизе. Брайан как-то сказал, что эта история разжалобила бы любую женщину. А Джастину не хотелось ворошить прошлое. Он не мог выразить словами свое ощущение отчаяния и полной беспомощности, когда родители погибли, оставив его с двумя младшими сестренками на руках. Часто девчонки выводили его из себя, но он вынужден был напоминать себе, что бедняжки остались без отца и матери. Никто не виноват, что так вышло. И он должен сделать все возможное для воспитания сестер. А когда ему приходилось особенно тяжело, Джастин утешал себя
