собираться.
Кивнув, мужчины зашевелились, готовые разойтись.
– Да, вот еще что, пока вы не ушли, – продолжил Генри. – Послание от хозяина – молодого хозяина, мистера Джона то есть, – нет, слушайте, я хотел сказать…
Он смущенно умолк, проклиная себя. Господи, когда же он привыкнет, что Филипп мертв? И, что еще хуже, что новый хозяин – не Джон, а эта городская крыса Алекс?
Генри чертыхнулся, проклиная себя и свою судьбу, и начал снова, пытаясь скрыть неловкость.
– Слушайте, Джон хочет, чтобы я спросил, не видел ли кто-нибудь из вас, не слышал ли чего-то в ту ночь, когда старый хозяин умер?
Повисло тяжелое молчание, мужчины уклончиво смотрели перед собой, избегая встречаться взглядами.
Генри ухмыльнулся.
– Обещаю, никому ничего не будет, что бы вы ни замышляли. Джон просто хочет знать, может, кто-то из вас в ту ночь не спал, занимался чем-нибудь на стороне; если видели что-то необычное, расскажите, вот и все.
Ответом на его призыв были ничего не выражающие лица; все покачали головами.
– Ладно, – отступился Генри. – Спасибо, что выслушали. Если все же кто-нибудь что-нибудь вспомнит – дайте знать. Просто если кто-то из нас в ту ночь заметил что-нибудь особенное, нужно это выяснить, только и всего.
– А что, – рассмеялся озорник Слим, насмешливо указывая на покачивающуюся фигуру, которая тащилась мимо, еле волоча ноги, – посоветуйте-ка хозяину перемолвиться словечком со старым Марки, мужем Элли. Он весьма необычен, с какой стороны ни глянь! Эй, приятель! – продолжал Слим, не дожидаясь поощрения. – Хозяин хочет знать, не видал ли ты чего намедни? Необычного?
Как все пьяницы, Марк в чем угодно с ходу видел оскорбление, а если над ним посмеивались, распалялся до предела. Он поднял взгляд, маленькие поросячьи глазки налились кровью, мощное тело раздулось от внезапной ярости.
– Сдается мне, об этом надо спросить хозяина! – злобно забормотал он, сжимая огромные кулаки. – Задавака Кёниг нынче мою жену из проклятого Кёнигсхауса ни на час не отпускает! Она торчит там день и ночь, то гости, то ужины, то уборка, то готовка, черт ее знает, что она еще там делает! А теперь эта сучка напустила на себя важность, слишком, видите ли, хороша для меня, на черта ей нужен распроклятый муж!
Марк довел себя до бешенства, потеряв последние остатки самоконтроля. Потрясая кулаками, он двинулся на Генри.
– Все вы одинаковы, черт бы вас побрал! Раз старый хозяин уже не трахает наших баб, ими занялись вы, молодые негодяи! Думаете, девочки кури за вами побегут, только свистни? Передай хозяину, если кто будет с моей женой шутки шутить, клянусь, пришью телку! Получит он кусок превосходной дохлятины! Я ему преподнесу подарочек! Убью заразу… чертова дрянь… убью…
Хриплые крики затихли. Сорвав горло, запинаясь на каждом слове, продолжая божиться и чертыхаться, Марк упал на колени и заплакал, угрозы и клятвы слились в один нечленораздельный вой.
– Эй, кто-нибудь, уберите его!
Генри сделал знак мужчинам, с неприкрытым отвращением взирая на барахтающегося у его ног Марка. Дрянь и пустозвон, как все пьяницы, подумал он. Никакого проку. Никто из тех, кто знал пресловутую парочку, не верил, что когда-нибудь Марк и Элли остепенятся и станут счастливой семьей. Но сейчас она от него надежно укрыта, что бы он тут ни плел. Пока любящий муж топит себя в содержимом жестяных банок, Элли может спокойно доживать отпущенные ей дни.
Да и ему, Генри, других забот хватает.
Вот она – одна из них.
Стоит босиком, на коричневых точеных ножках, выпрямившись во все свои сто шестьдесят сантиметров, головой как раз достала бы до пуговицы на его нагрудном кармане, и зовут ее Джина.
22
Только если это принесет Джону счастье, так ответила она Чарльзу. Если сделает по-настоящему счастливым, если он будет искренне радоваться за нее, за Чарльза и за себя, если у него камень с души упадет, потому что ему не нужно будет больше тревожиться о матери, – только тогда она сможет подумать о том, чтобы выйти за Чарльза.
Проснувшись утром, она ощущала неизъяснимое блаженство. Нежась в солнечном свете, теплая со сна, расслабленно потягиваясь, как кошка, Элен на мгновение спросила себя: уж не влюбилась ли она? Как давно это было. Что она чувствовала – то же, что и сейчас? Она могла поклясться, что да…
Элен позволила себе помечтать еще несколько мгновений.
Какая чудесная мечта.
Она мечтала о мужчине, о мужчине в своей жизни, в своей постели, о собственном мужчине – даже короткая агония вдовства раз и навсегда доказала ей, что она не из тех женщин, что могут идти по жизни в одиночку. Да, некоторые женщины ценят независимость, восторгаются свободой, любят исчезать, получив удовольствие, не откликаясь ни на чьи чувства. Но она всю жизнь прожила, цепляясь за Филиппа, как плющ за колонну, и знала, что она – не из таких. Ей нужен мужчина.
Нужен не только для секса – хотя и этого ей ужасно не хватает. Ей нужен мужчина, чтобы заботиться о нем, пылинки с него сдувать. Мужчина, благополучие которого станет важнее ее собственного. Мужчина, вокруг которого будет строиться вся ее жизнь, мужчина, ради которого она будет вставать по утрам, с нетерпением ждать конца дня, чтобы вместе лечь в постель, соединиться и в дружбе, и в жгучей жажде любви.
Элен встала, оделась, села завтракать, не замечая, что делает, и обнаружила, что не может проглотить
