– Что же вы думали, – гость усмехнулся, – я в трусиках буду расхаживать по двору и ждать родную милицию? Кто вас знает, вдруг вы решили лишнюю благодарность на моей крови заработать?
– Дурак, – облегченно вздохнул Чабанов, – но это мне нравится. Ты, поди, и вооружился, ожидая ареста?
– Зачем? Я голыми руками, не глядя, пару ментов могу уложить. – Он положил на стол пилку для ногтей, – а я тут второе по мощности, после ножа, оружие нашел…
– Что же ты – почти сутки голодал и водку не пил?
– Водку я и там перед «боевыми» не пил. Она реакцию снижает, а есть – ел нормально.
– Ты мне все больше нравишься. Садись ближе, Сережа, поговорим серьезно и вместе решим, что нам дальше делать.
Леонид Федорович вернулся к двери, запер ее на ключ, задернул шторы, потом, подумав, сказал:
– Пойдем на второй этаж, мало ли что, а там меньше вероятности, что нас кто-нибудь подслушает.
Они поднялись в кабинет и сели друг напротив друга у журнального столика.
– Прежде чем я расскажу тебе о своей затее, посмотри на это, – Чабанов выложил из папки бумаги, которые ему передал Шляфман. Сверху лежала стопка снимков, сделанных в фоторобота.
Сергей взял фотографии, внимательно осмотрел каждую.
– Интересно, кто же это так меня запомнил, дело-то было ночью? По этим карточкам меня любой милиционер сразу опознает.
– Так, один из твоих вчерашних собутыльников, – Чабанов махнул рукой, – говорят, что он никчемный человечишка, а вот, поди ж ты, какой острый глаз. Заметь, все это в пьяном состоянии. В нем, может быть, хороший художник пропал. Эх, жизнь наша, жизнь… Давай так: ты внимательно посмотри все, подумай, а я пока своими делами займусь, поговорим, когда закончишь.
Боляско принялся внимательно изучать документы своего дела. Некоторые, как ему показалось, интересные места он читал по несколько раз. Леонид Федорович тоже углубился в свои бумаги. Тишину нарушил Сергей:
– Значит я теперь вне закона? Теперь меня в любой момент могут упрятать в тюрьму?
Чабанов внимательно смотрел на своего возбужденного собеседника. В какой-то момент ему показалось, что Сергей сейчас вообще не способен трезво соображать, потом он понял, что это не так. Все это время его занимала мысль о том, почему Боляско, убивший человека, совершенно об этом не думает, но он отбросил ее.
– Знаешь, друг мой, бывают в жизни обстоятельства, когда человек превращается в щепку, гонимую волей волн, я это по себе знаю. Много лет боролся, искал правду, все силы отдавал державе, а теперь понял, что все это бесполезно. Не на народ и страну работал, а на горстку чиновников, узколобых начальников, большая часть из которых вообще не достойна жить на свете. А они нашу кровь пьют. Вот и ты, сильный, умный парень, пошел в армию, чтобы защищать Родину. Сделал все для ее величия и оказался за бортом. Да, да, тебя оставили один на один с бедами, свалившимися на твою голову не по твоей вине. Кто-нибудь спросил тебя, чего ты хочешь от этой жизни? Кто-нибудь поинтересовался тем, как ты живешь и что будешь делать, когда снимешь форму? Тебе кинули мизерную пенсию и вышвырнули, как использованную тряпку.
– Но,но, полегче.
– А ты не кипятись, ты постарайся понять, что я имею в виду. Ведь в этом злополучном скверике ты не Петра Загибалова убил, ты хотел всей мерзости этой жизни нож в шею воткнуть. А убил одного, ни в чем не повинного пьяного дурака, у которого, кстати, двое ребятишек остались. Или я не прав?
Боляско достал сигареты и дрожащей рукой прикурил.
– Вот, вот, тут и сказать нечего. Тебе бы сейчас с твоим опытом полком или батальоном командовать, в крайнем случае – в училище мальчишек учить воевать. Разве не так? А ты в свои тридцать с небольшим лет никому не нужен. Разве умное государство так станет своими людьми разбрасываться? Нет. Но раз такое происходит, значит оно без ума или это не государство, а компания туповатых мужиков, командующая покорным народом. Так можно ли в нем жить и работать по-человечески? Я тебя спрашиваю, можно?!
Сергей молчал.
– Нельзя, но и бросить его нет сил. Я несколько раз собирался укатить куда-нибудь в Канаду или Америку. Работать там до чертиков и получать, что заработал – не смог. Больше трех месяцев не выдерживал. Россия оказалась сильнее меня. Выйду из самолета, оглянусь, вдохну аромат берез и сил нет оставить свой дом. Заброшенный с дырявой крышей, холодный, но родной. Что же делать? Сегодня я на этот извечный для нас вопрос отвечаю просто – делать жизнь такой, какой она мне или тебе видится. Создать свою структуру власти, экономику, машину принуждения и защиты от врагов.
– Подполье, – усмехнулся Боляско, – как в войну?
Чабанов, не мигая смотрел ему в глаза.
– Может и подполье.
– Так что же, вы мне предлагаете воевать против советской власти?
– Нет. Я говорю о системе, о ее функционерах. И не воевать, а жить своей жизнью, защищая ее от разрушения и выводя из-под влияния этого то ли государства, то ли нет. Жить на виду, но не как все. Создать свою Организацию, впаяннную в государство, которая могла бы со временем взять на себя некоторые его функции или, – он замолчал, – потер подбородок, – сделать его со временем нормальным. Сегодня такую возможность дают деньги, связи и силы. Уже сейчас с помощью всего этого можно держать под контролем город или область. Это, если хочешь, своеобразная игра в прятки.
Боляско непрерывно курил.
– Вы привезли мои бумаги, чтобы показать, что у меня нет выбора?
– Нисколько. Я подарил их тебе, чтобы твои родные не теряли бы тебя во второй раз. Я прошу тебя
