коллегу Милашкин посвящать не стал – просто сказал, что один его приятель экстрима захотел. Попросил поспособствовать. Экс-сокурсник насупился, глянул исподлобья: «Я такой ерундой больше не занимаюсь. Детство все это, мальчишество».
– Короче, повыпендривался для виду, понамекал, какой он теперь весь из себя важный и солидный… – Витек замолчал, приблизив карту к глазам, потом протянул: – А-а-а, понятно… В общем, повыделывался от души, но потом все-таки дал координаты тетки, которая подземную Москву как пять пальцев знает. Предупредил только, чтобы я в ее присутствии про диггеров не упоминал: выгонит в три шеи. Ну, вот, пока вы в «Макдаке» гамбургерами давились, я и с Митричем поговорил, и к тетке смотался. Точнее, сначала к тетке, потом – к Митричу. Старику про твои проблемы, Макс, пришлось, конечно, рассказать, а антидиггерша даже вопросов не задавала. Услышала, что очень надо, и дала карту… Блин, чуть не забыл… Она ж еще одну карту, на кальке… Вот, смотри… – Витек зашелестел сложенным в несколько раз полупрозрачным листом. – На этой карте помечены все выходы из подземелья на поверхность: в парках, на улицах, в подвалах домов… Калька миллиметр в миллиметр повторяет подземную карту. Если ее наложить сверху, – Витек хлопнул ладонью по закатанной в полиэтилен «портянке», – сразу можно сориентироваться, где ближайший выход на поверхность. Когда обустроишься, изучи их по сантиметру – пригодится. Особое внимание обрати на станции метро, помеченные восьмиконечной звездой. Она означает, что из подземелья есть выход в тоннель или на платформу. Но это на самый крайний случай. Сам понимаешь, тебе пока там, – Витек показал пальцем наверх, – делать нечего. А еще меня та тетка информацией всякой полезной завалила: где есть склады продуктов, где можно разжиться одеждой и обувью, какие места следует стороной обходить. Слышали же, наверное, про правительственные линии метро и подземные автодороги, которые ведут из Кремля к аэродромам, на секретные командные пункты, в загородные резиденции. Входы- въезды туда охраняются серьезней, чем завод Гознака. В общем, я тут целый блокнот исписал. Дома расшифрую и в следующий раз тебе с Митричем пришлю.
– Э-э-э! Я не понял! – завопил вдруг Макс. – Ты так говоришь, будто мне в этой клоаке всю жизнь кантоваться! Сначала ж было несколько дней…
– Ну, это как карта ляжет, – тяжело вздохнул Витек. – Будем надеяться на лучшее, а готовиться…
– Бред какой-то! Почему я, ни в чем не виноватый, должен сидеть тут в говне и с крысами?
– А ты хочешь в СИЗО, а потом на зоне? Там уж точно счет не на дни пойдет.
– А если мне прямо к следователю, который моим делом… делом по убийству этой девчонки занимается, и все ему рассказать? Ясно же: раз сам пришел – значит, бояться нечего, значит, не виноват. А вот то, что я сейчас прячусь, против меня играет!
Витек посмотрел на Макса как на малое неразумное дитя или как на юродивого.
– Ну, хорошо, – правильно прочел его взгляд Макс. – Пусть даже в СИЗО. Но там хоть сухо, светло, жратву три раза в день дают и по башке никто исподтишка не вдарит. Посижу немного, отосплюсь, а там и разберутся.
– Да, брат, представления у тебя насчет СИЗО… Давай рискни.
Повернувшись, Витек пошел в сторону ведущей наверх арматурной лестницы.
– Ну чего ты?! – кинулся вслед Макс. – Конечно, ты лучше знаешь.
– Это точно, – оборвал его Витек. – Смотри с маршрута не сбейся. И не топчись здесь, иди: Митрич тебя уже ждет.
Выбравшись на поверхность, Виктор и Андрей задвинули решетку обратно, а сверху и ее, и оставшийся лежать в сторонке стальной лист забросали сиденьями от старых стульев, разбитыми ящиками из-под фруктов и другим хламом, в изобилии валявшимся на задворках гаражей-ракушек. За воротами попрощались. Милашкин чуть не бегом рванул в сторону «Баррикадной», а Шахов сказал, что хочет пройтись…
В метро Андрей спустился на «Пушкинской». В вагоне было полно свободных мест, и, устроившись на пустом трехместном диванчике слева от двери, он намеревался подремать, но лицо сидевшей напротив девушки показалось ему знакомым. Шахов наморщил лоб, стараясь вспомнить, где они встречались, когда девушка вдруг подняла глаза и посмотрела на него в упор. И тут Андрюху озарило: да это ж та самая жертва боди-арта!
Дело было прошлым летом. Шахов возвращался домой первым поездом метро с какой-то пьянки. На второй или третьей станции в вагон, где ехало человек двенадцать – пятнадцать (почти все – мужики), вошла девица. Стройная, длинноволосая, ростом под сто восемьдесят, в обтягивающих, закатанных до колена брючках и завязанной на животе яркой рубашонке. Лицо и оставшиеся неприкрытыми участки тела отливали всеми цветами радуги. Шахов тогда безошибочно определил: принимала участие в ночной веселухе, где девочек украшали мастера боди-арта, а смыть макияж наверняка было негде. Девица тем временем занялась приведением себя в пристойный вид. Достала из большой сумки зеркальце, упаковку влажных салфеток и старательно протерла лицо. Затем из недр баула появились кроссовки и носки. Жертва боди-арта сняла босоножки на гигантских каблуках, раскатала штанишки, которые в развернутом виде прикрыли две трети разукрашенных икр, натянула на свой педикюр белые носочки с трогательными детсадовскими кружавчиками, обулась в кроссовки. Когда красотка стала развязывать узел рубашки на плоском животе, Андрей счел нужным отвернуться. И тут только заметил, что все сидевшие в вагоне мужики плотоядно, как вынужденные поститься мясоеды на кусок буженины, смотрят на послужившую неизвестному художнику полотном мадемуазель. Некоторым, оказавшимся в отдалении от объекта, пришлось неестественно вывернуть шею, и, посиди они в эдаком положении еще минут пять, визита к мануальному терапевту было бы не избежать. А девица между тем, ничего и никого вокруг не замечая, расстегнула молнию брючек и принялась запихивать под ошкур края рубашонки. Процедура превращения в скромницу завершилась расчесыванием длинных, пепельного цвета волос. Девица опустила голову вниз, гриву перекинула вперед и с полминуты водила по волосам щеткой. Нанесение последних штрихов к портрету маменькиной дочки пришлось на остановку, и злую реплику бабищи в длинной юбке и кардигане с вытянутыми локтями: «Ты б еще прокладку прям здесь поменяла», – слышал весь вагон. Но блондинка в сторону бабищи даже не взглянула. Она посмотрела на Андрея и едва заметно ухмыльнулась, будто приглашая разделить ее презрение и к тетке в кардигане, и к этому таращившемуся на нее со всех концов вагона мужичью.
Сейчас девица тоже смотрела на него. Или сквозь него – Шахов не понял. Но на всякий случай улыбнулся: вдруг она его тоже вспомнила? В ответ та недоуменно повела плечом, фыркнула, поправила шарфик и, откинувшись назад, прикрыла глаза. А Андрея охватила злость: «Проститутка! Причем дешевая! Дорогие в своих авто ездят. На худой конец после траханья их хотя бы по домам развозят!» Рука сама потянулась к кадыку, а пальцы стали щипать обтянувшую адамово яблоко кожу. Поезд начал сбавлять ход. Девица поднялась, одернула коротенькое пальтецо и, проходя мимо Шахова, обдала его запахом терпких духов.
…Когда до дома оставалось метров двести, Шахов вдруг вспомнил про алиби на сегодняшний день. Где же он мог быть? Ни среди одноклассников-однокурсников, ни среди коллег таких друзей, которых он мог бы попросить заявить в милиции, что весь день был рядом, у Андрея не имелось. Поначалу, может, кто и согласится, но потом обязательно начнутся расспросы, охи-ахи, а закончится все фразой: «Прости, старик, но так подставляться – сам понимаешь…» Кроме того, хотя бы в общих чертах, не называя имени и обстоятельств, все равно придется рассказать о Максе.
И тут его осенило: Катерина! Ну конечно! Она-то без всяких условий согласится на что угодно! Только сделает это не ради него, Андрея Шахова, а ради Макса Кривцова.
Вдвоем
Катерина открыла дверь сразу, будто ждала звонка, стоя в прихожке. Не дав Андрею сказать ни слова, схватила позднего визитера за отвороты куртки и втащила внутрь. Шахов при этом, кажется, даже не шагал – его волочащиеся по полу ноги сгребли коврик, который теперь мешал закрыть дверь.
– Где он? – свистящим шепотом, глядя на Андрея в упор, спросила Катерина. – Его арестовали? Застрелили? Говори!
Ее большие карие глаза сейчас казались огромными и иссиня-черными. «Это из-за зрачков», – решил Шахов. Зрачки раздались до границ радужной оболочки. Так бывает при страшной физической боли – когда иголки под ногти загоняют или прикладывают к телу раскаленное железо. Андрей посмотрел на руки Катерины, которые она сейчас прижимала к груди. Ухоженные пальцы с длинными, покрытыми розовым
