Надо было что-то делать. И тогда Уля позвонила Инне Матвеевой. А услышав жизнерадостный голос бывшей начальницы, взмолилась:
– Инна, ты же любишь Домоградова! Помоги! Он у нас сейчас на «прямой линии», настроение у него на нуле, бурчит что-то в трубку – и все. Того и гляди, поднимется и уйдет. А мне разворот на понедельник сдавать! Поговори с ним, подними настроение, спроси что-нибудь для него приятное – ты же можешь…
– Ну хорошо, хорошо, чего ты чуть не плачешь-то? И не из таких ситуаций выкручивались. Для «Бытия» бы ничего делать не стала, но для тебя – так уж и быть.
– Только ты прямо сейчас звони – Алевтина тебя сразу соединит.
То, что Домоградов разговаривает с Инной, Уля поняла сразу. Слышать голос бывшей наставницы Асеева не могла: запись разговора велась на подключенный к телефонному аппарату диктофон, и о том, что именно говорили или спрашивали у кинозвезды незапланированные загодя собеседники, Уля узнает, только когда прослушает запись. Но сейчас на проводе Матвеева – это точно! Вон как посветлел личиком Домоградов! Даже складки на лбу и у носа разгладились. Сидит, довольно улыбается и твердит, как попка:
– Спасибо… Премного вам благодарен… Конечно, вы правы… Как приятно пообщаться с тонким, понимающим в искусстве человеком. Непременно…
Потом Домоградов долго рассуждал о дефиците в нынешнем отечественном кинематографе мужественных и благородных героев, сетовал на то, что не так много и актеров, которые могли бы подобные роли сыграть.
– Вы же понимаете, если актер по жизни человек подлый, то созданному им образу Робин Гуда зритель никогда не поверит… Вы меня такой высокой оценкой смущаете… Конечно, обидно, что так мало достойных ролей. Но вы вселили в меня надежду. И за это я хочу пригласить вас на мой спектакль. Оставьте, пожалуйста, секретарю свои координаты, я непременно пришлю вам билеты.
После этого «прямая линия» не просто пошла – покатила! Даже на вредные, с подкавыкой вопросы Домоградов отвечал пространно, без раздражения и вместо запланированных полутора часов провисел на телефонном проводе два с половиной. И это без учета сорокаминутного опоздания. С Улей и Алевтиной попрощался по-джентльменски: поцеловав обеим ручки и наговорив кучу комплиментов.
Проводив гостя, окрыленная удачей Уля тут же села за расшифровку диктофонной записи и написание материала. Закончила уже ближе к полуночи, потратив на служебные надобности единственный выходной. Но, прочитав то, что получилось, осталась довольна. Габаритову «прямая линия» должна была понравиться.
В воскресенье она скинула свой титанический труд на верстку, отобрала несколько сделанных во время «прямой линии» Надькой Полетовой снимков Домоградова. Кинозвезда на них, как ни странно, получился писаным красавцем и моложе себя реального лет на десять. Потом вычитывала материалы корреспондентов в номер. Закончив с обязаловкой, залезла на сайт «Бытия» и посмотрела отзывы читателей на публикацию про Аксу. Из сорока с лишним откликов только один был в струе Гениного «шедевра» – такой же глупо- сопливо-восторженный. Остальные… «Перевод с каракалпакского третьеклассником-двоечником без словаря» – это самое безобидное резюме. А в большинстве отзывов, помимо всего прочего, еще и вывод: «Статья – заказная».
«Не такие уж идиоты наши читатели, какими мы их себе представляем, – решила Уля. – И Барашкову за провокацию головы не сносить».
Однако все повернулось совсем иначе. В понедельник Габаритов начал «летучку» панегириком в честь «гениального журналиста» Геннадия Барашкова.
– Вот вам всем у кого учиться надо, уроды! – торжественно вещал босс. – Исходный материал был никакой, фактуры – воробей насрал, а что из всего этого наш обозреватель сделал? Шедевр! Уверяю вас, женщины обрыдались и разворот про Аксу в семейные фотоальбомы положили – чтоб сохранить на долгие годы, чтоб дочкам своим, внучкам, когда подрастут, дать почитать. Пусть, мол, учатся высоким чувствам!
Гена, в начале «летучки» сидевший с выражением отчаянной решимости на лице, в разгар хвалебной речи смущенно взглянул на Улю и опустил глаза.
– Мне на память, – продолжал Габаритов, – приходит еще только один пример такого профессионализма. Это когда Исхан Мамедов из плевой фактуры про то, как Даня Малюков на дороге сбил лося, сделал забойный материал, который держал весь номер.
Уля встрепенулась. Хотела было поправить босса, напомнив, что «суперматериал» про Даню Малюкова сделала она, а не Мамедов, но промолчала. Вспомнила, как в пятницу хихикала над «хренью и бредом», которые сочинил Барашков.
«Господи, ну должен же когда-нибудь этот бойкот закончиться! – взмолилась про себя Уля. – Ведь еще немного – и я с ума сойду от такого напряжения. Барашкова босс за намеренную издевку над газетой до небес возносит, а меня за ошибку вторую неделю гнобит…»
Шеф простил Улю на следующий день, во вторник. Громко, на всю редакцию, крикнул из своего кабинета:
– Асеева, зайди!
Позвал весело, как в добрые времена. Уля ждать себя не заставила. Подскочила и побежала:
– Я слушаю, Алиджан Абдуллаевич.
– А ты чего, в этом году в Сочи на кинофестиваль не собираешься?
– Собираюсь. Я только напомнить вам боялась.
– Боялась, говоришь? Это хорошо, что я в тебе страх воспитал. Только когда дело работы касается, надо все свои чувства в одно место засунуть и своего добиваться, поняла?
– Поняла.
– Заказывай гостиницу, билеты на самолет – в общем, готовься. Из фотокоров возьмешь с собой Федулова.
– А можно Полетову? Она лучше снимает.
