«Что же там опять случилось? – запаниковала Уля. – Неужели Гортензия с Заозерным скандал подняли? Ну так я не виновата, Габаритову честно про то, что не уверена, сказала… Хотя Габаритов себя виноватым никогда не признает… Нет, если бы что-то с Гортензией, Женька Федулов обязательно бы позвонил – предупредил. Фотокоры с «пишущими», конечно, грызутся, но, когда от шефа пендюли намечаются, обязательно друг друга оповещают…»
Как бы то ни было, но настроение испортилось, и куски хорошо прожаренного ароматного мяса из второй партии шашлыка Уля жевала с неохотой, будто какого-нибудь лобстера в китайском ресторане.
На следующее утро Уля приехала в редакцию в половине десятого. В надежде, что до начала собрания выспросит у кого-нибудь, зачем Габаритов собирает коллектив. Но никого на месте еще не было. Ни девчонок-мальчишек из ее отдела, ни Кирсанова, ни Дуговской с Плечистой. Первым появился Барашков. Однако о цели нынешнего «народного вече» Гена ничего не знал.
– Тайна полнейшая, – заверил обозреватель Асееву. – Мы тут головы себе сломали: чего это боссу всеобщую тусу созвать взбрело? Даже верстальщиков и системных администраторов обязал быть. В пятницу вечером приехал откуда-то мрачнее тучи. «Топтушку» сам проводить не стал – Роману поручил. Велел всем его приказ по поводу собрания передать – и уехал. Мы сначала думали, это по поводу Дуговской – она вроде через несколько дней на работу должна выйти. Только не в характере Алиджана за чью-то душевную боль переживать, да так, чтоб весь коллектив собирать и инструкции, как себя вести с попавшим в беду и не оправившимся от травмы товарищем, раздавать…
– Подожди, подожди, – вытаращилась на Барашкова Уля. – Какая беда? Какая травма? У Римки, что ли?
– Так ты ничего не знаешь?! – несказанно удивился Гена. – Ну да, ты ж в отпуске была… Так Кирсанов женился, а Римка то ли снотворного, то ли транквилизаторов наглоталась. Три пачки съела и бутылкой коньяку запила. Врачи еле-еле ее с того света вытащили – еще немного, и почки отказали бы. А ребенка спасти не удалось.
– Какого ребенка? Она что, и Саньку хотела… ну это… с собой? – ужаснулась Уля.
– Ты чего, обалдела?! Римка сына любит как не знаю кто! Да и вообще, у какой матери, если она не шизофреничка, на родное дитя рука поднимется!
– А какой тогда ребенок погиб?
– Так Римка ж беременная была. Мне говорили, но я точно не помню, то ли четырнадцать, то ли двенадцать недель. Вроде девочку должна была родить.
– А когда все случилось-то?
– Ты когда улетела? В позапрошлую субботу? Ну так Кирсанов в этот же день и женился. А Римке в воскресенье, в обед, о своей свадьбе рассказал. Ну а вечером ее уже в Склиф увезли.
– Ничего не понимаю, – растерянно развела руками Уля. – Я ж их незадолго до своего отпуска в кабинете Кирсанова застала. Что-то спросить у Левы хотела, дверь открыла – а они там лижутся, как малолетки.
– Да говорю ж тебе, он до последнего свою женитьбу скрывал. Помнишь, его в пятницу уже на работе не было? Не помнишь? Точно тебе говорю, не было. Римке он сказал, что в Подмосковье к другу едет, у того какие-то проблемы. Договорились встретиться в воскресенье. В субботу Римка, как всегда, с сыном весь день провела: в цирк ходили, еще куда-то. Веселились, в общем. А в воскресенье Римка на съемную квартиру приезжает, а там Кирсанов с обручальным кольцом на пальце и с сумкой, в которую вещи собрал, сидит. Прости, говорит, что вот так, по-подлому, все получилось, что о свадьбе заранее не предупредил, только я, дескать, боялся, что ты плакать начнешь, умолять не губить себя и меня, не предавать любовь, и я не выдержу, слабину дам.
– А на ком он женился? – спросила пребывавшая по-прежнему в шоке Уля.
– На дочке какого-то министра или замминистра. Так что теперь он гусь и нам, роющимся в грязи пятачками, не товарищ.
– А он сам-то в редакции после этого появлялся?
– Как же! Хорошо еще мозгов хватило дождаться, когда Римка немного оклемалась. Три дня назад, в пятницу, заявился как ни в чем не бывало, стол накрыл, ходил по кабинетам, всех выпить-закусить приглашал: мол, ухожу от вас, отвальную устраиваю, а заодно и конец холостяцкой жизни отмечаю. Только праздничка не получилось. Половина народу, как я, вообще к столу не вышли, а половина – по бокалу вина лупанули, поздравления буркнули, бутерброд в руку – и к компьютерам.
– Римка все еще в больнице?
– В пятницу выписали. Но на работу через неделю, не раньше, выйдет. Если вообще выйдет. Да ты лучше у Плечистой или у Беловой спроси, они к Дуговской и в больницу чуть не каждый день бегали, и из Склифа домой забирали, и сейчас с ней постоянно перезваниваются…
– Хорошо, что врачи вовремя успели. А кто «скорую» вызвал? Кирсанов?
– Как же! Дианка с Алькой и вызвали. Когда Римка в воскресенье материалы отдела править не пришла, стали ей названивать. Ни телефон на съемной квартире, ни сотовый не отвечают. Мамашка ее говорит: еще утром уехала. Роман Леве позвонил. Кирсанов сказал, что у них серьезный разговор случился, что Римка сейчас, наверное, в депрессии и хорошо бы, чтоб к ней сейчас кто-то поехал. Девчонки через Рому его попросили, чтоб ключ к дому подвез – вдруг она не откроет, – но Кирсанов посоветовал в случае чего к соседке на третьем этаже зайти: ей хозяйка квартиры запасной оставила. Алька с Дианкой в дверь звонили-звонили, а потом за ключом побежали. Открыли, а она уже без сознания.
– Он хоть в больнице ее навещал?
– Нет, конечно. О, вспомнил, почему он девчонкам ключи везти отказался. Кирсанов уже в аэропорту был, когда они ему позвонили. В свадебное путешествие улетал. Но из Испании Габаритову несколько раз звонил – справлялся, как Римка себя чувствует.
– Справлялся он… – пробурчала Уля, презрительно дернув уголком губ.
– Ну ни фига себе! – засуетился, взглянув на часы, Гена. – Через две минуты собрание начнется, а мы тут с тобой лясы точим. Помчались!
Детектор
