Звездочет

Семь месяцев спустя, ночью 18 августа, без четверти десять, когда Звездочет идет себе, как обычно, в кабак, вдруг происходит взрыв, и светлая полоска неба с зубцами Ворот-на-Сушу воспламеняется синими и фиолетовыми огнями. В эту секунду кажется, что город перевернулся в воздухе и опрокинулся в море. Потом наваливается внезапная тишина, над которой растет столб густой пыли в форме раздувающегося на глазах чудовища.

Оглушительный грохот был краток, как толчок сокрушительного землетрясения, но кутерьма, вызванная им, катится, как вихрь, по улице толпой убегающих спин и хрустом оконных стекол под ногами. Сорванные ставни разлетелись в щепки, как бесполезные крылья, и ошеломленные люди высовываются в черные дыры окон. Кого-то, кто был застигнут за ужином, рвет прямо на балконе, багровые лица мелькают среди перил и погнутых жалюзи, сверху срываются цветочные горшки и остатки ужинов. Несется, будто сумасшедшее, такси, старухи воют по-кошачьи, одна женщина вдруг рожает посреди улицы перед остановившимся трамваем, между вывороченными рельсами. В порту еще долго раскачивает барки, а в волнах мельтешат обезумевшие рыбы. Двери кафедрального собора, вырезанные из кедра и красного дерева, прогибаются, как вопросительные знаки, ставящие под сомнение Бога.

За городскими стенами квартал Сан-Северьяно горит охапкой сушняка. При свете костров, угольных ламп и автомобильных фар всю ночь под обломками ищут раненых.

Оказывается, это боеприпасы с «Фульгора», складированные под открытым небом на базе подводной защиты, взорвались под воздействием летнего зноя. Звездочет смотрит не мигая на этот последний, страшный, так несуразно запоздавший эпизод прошедшей войны — войны, которая выжидала, затаившись, чтобы проявить себя. Которая всегда будет выжидать, затаившись.

К рассвету угли потухли, а ветер смел золу в море. Квартал Сан-Северьяно был стерт с лица земли, равно как верфи Эчеваррьеты и Ларринаги, Гидрографический институт, летние домики в Белой бухте и санаторий Божьей Матери, где произошла настоящая мясорубка.

— Что еще может случиться с нами? — спрашивает у толпы певец-куплетист Перикон, созерцающий с городской стены Дантово действо. И Перикон тут же импровизирует, а Звездочет подыгрывает ему на гитаре — сначала как послушная собачонка, но вскоре проникнувшись и содрогнувшись.

С чем могу сравнить
стены Кадиса,
с чем могу сравнить…
Ведь не будь бы вас,
свет для нас погас.
Бомбы взорвались
и, ударив в вас,
отскочили ввысь.
В небеса взглянуть
страшно мне до слез:
бомбы чертят путь
до высоких звезд.

И правда, стены Кадиса, полуразрушенные, подточенные, растрескавшиеся, выдержали и, отразив взрывную волну, чудом спасли самый древний город Запада от разрушения.

— Доколе они еще продержатся? — ворчит один пессимист.

Но люди его не слышат. Они продолжают петь и играть, заглушая даже грохот обваливающихся руин, сносимых от греха подальше силами гражданской обороны. И Звездочет чувствует кончиками пальцев гитарные струны, столь же невозмутимые, как эти чуть ли не ископаемые городские стены, за которыми пульс, замерший от ужаса, снова начинает отстукивать неизменный ритм вечного города.

,

Примечания

1

Этот персонаж имеет реальный прототип. Это Хосе-Мария Пеман — поэт (плохой), которого всячески привечал франкистский режим. Автор длинной и скучной эпической поэмы о гражданской войне «Поэма об ангеле и бестии» (название говорит само за себя). — Здесь и далее прим. перев.

2

Стихотворение из сборника Рафаэля Альберта «Моряк на суше» (1925).

3

Мончо, дорогой, можно мне один «порто-флип», всего-навсего?

4

Т. е. кадисского, от древней финикийской формы названия города — Гадир («крепость» по- финикийски).

5

Cazalla — разновидность водки, терпкий и крепкий напиток.

6

Левант — общее название стран, примыкающих к восточной части Средиземного моря. Ветер с востока в Испании нередко называют просто левантом.

7