секунды не колеблясь, понизили от майора до лейтенанта. А вот Котни Мессенджейл остался капитаном, а сейчас его производят в майоры и назначили в комиссию по военным памятникам.
Сэм слегка вздрогнул от удивления:
— От кого ты узнала об этом?
— Мне сказала Жанетта Норт. Да, да, суточные деньги, отличная квартира в Париже и личная машина для разъездов по полям битв, по тем самым полям, которые ты облазил вдоль и поперек на собственном животе и на которых погибли твои товарищи. Будет разъезжать и делать записи для какого-то небольшого путеводителя. — Ее лицо выражало теперь нескрываемое презрение. — А ведь он не участвовал ни в каких боях. У кого же больше прав быть там и выполнять эту миссию, у Мессенджейла или у тебя?
Эти слова ошеломили Сэма. Он просто не мог поверить тому, что услышал. Человек, который никогда не был на передовой, никогда не съеживался под свистящими над головой снарядами, никогда не попадал под ужасный обстрел «максимов», этот человек будет ходить по тем кладбищам, на которых… Сэм отбросил эту мысль прочь, глубоко вздохнул.
— Дорогая, каждой профессии присущи свои возможности продвижения, и везде существует институт любимчиков.
— И какие еще возможности!
— Ну что ж, люди есть люди. Армия не может быть исключением, в ней тоже люди. Одни из них такие, как Джордж Колдуэлл, другие — как Клэренс Бэтчелдер, а большинство занимает какое-то среднее положение. Ты думаешь, мне дали бы майора, если бы не твой отец?
Томми бросила на него удивленный взгляд:
— Тебе звание майора присвоили за истинные заслуги, за храбрость и личный пример! Папа говорил мне об этом…
— Не совсем так. Многие сделали столько же, сколько и я, и даже больше, и тем не менее не командовали даже ротой. — Сэм улыбнулся. — Я считаю, что действительно заслужил то, что имел, но попробуй взглянуть на это глазами кого-нибудь вроде Бэтчелдера: Колдуэлл берет этого дерзкого молодого сержанта — срочнослужащего, имей в виду, только что вышедшего из новобранцев, такого, который не пробрался бы даже и в капралы, не вступи наша страна в войну, — так вот, он берет его и представляет чуть ли не ко всем существующим наградам, продвигает его все выше и выше, вплоть до майора. И этот незаметный пресмыкающийся подхалим не только заграбастывает все, что лежит близко, но и женится на дочери Колдуэлла, чтобы продвинуться еще выше и заграбастать еще больше…
Томми недовольно скривила губы.
— Уж в этом-то тебя не может обвинить никто.
— Еще как могут! Всякий может обвинить любого в чем угодно. Нет ни одного такого действия на земле начиная с самого зарождения человека, которое нельзя было бы истолковать неправильно, если того пожелает очевидец. — Помолчав несколько секунд, Сэм добавил: — И ты, дорогая, знаешь все ото. Ты узнала это еще раньше, чем я.
— Нет. Я вовсе не знала этого. — Подойдя к окну, она сложила руки так, как будто ей было холодно. — Я просто воспринимала все как должное. Потом я восстала против этого, опять же не сознавая, против чего именно… Я сегодня получила письмо от Мари Лоувелл, — неожиданно добавила она.
— Да? — Дэмон знал, что Пит уволился со службы еще тогда, когда они были в форту Харди. — А почему же ты не сказала мне?
— Я хотела сначала обдумать все это одна, а потом поговорить с тобой. — Несколько секунд она внимательно изучала носки своих комнатных туфель. — Пит зарабатывает большие деньги, строя дома в Чикаго и в его окрестностях, там сейчас, наверное, большой строительный бум. У них очаровательный домик в Эванстоне, а дети учатся в частной школе. Мари спрашивает меня, где лучше остановиться во Франции. Через месяц или два они отправляются в Европу. На отдых…
Сэм молча смотрел на две параллельные царапины на полу, появившиеся, видимо, в результате передвиганий тяжелой мебели. В тишине неистово тикал на прикроватном столике круглый никелированный будильник; когда его слушаешь внимательно, то всегда кажется, что ритмичность тиканья меняется: то учащается, то снова замедляется приблизительно через каждые двадцать секунд.
— Куда мы идем, Сэм?
Сэм вопросительно взглянул на нее.
— Что ты хочешь сказать?
— Я спрашиваю, что нас ждет впереди? В самом деле? Ты окончишь эту школу одним из первых, может быть, даже самым первым. Документ об окончании подошьют в твое личное дело и…
Куда тебя пошлют? На остров Лусон? В Вайоминг, назад в Техас или, может быть, в Никарагуа — в другую школу, в другой, затерянный на равнинах гарнизон? И мы по-прежнему будем ходить на субботние танцевальные вечера, ты так же будешь готовить солдат и изучать кампании Артаксеркса или самостоятельно учить финно-угорские языки… А потом, через десять или двадцать лет, тебе снова дадут майора, если посчастливится, конечно, и ты будешь готов к прежнему образу жизни на новом месте, а наши дети получат великолепную возможность избрать себе спутников жизни из среды таких же детей армии… — Она провела рукой по своим гладко причесанным волосам и неожиданно взъерошила их. — К чему все это, Сэм? Скажи мне прямо и откровенно. Ты же понимаешь, жизнь проходит, у нас ведь она всего только одна, а нам похвалиться, по-существу, еще нечем…
На этот раз Томми отнюдь не была на грани того, чтобы разрыдаться; она даже не повышала голоса, и это немало удивило Сэма. Однако в ее ровном, сдержанном тоне и в выражении лица было что-то такое, что тревожило Сэма больше, чем слезы.
— Я не знаю, что ответить тебе на это, — проговорил он вполголоса. — Кроме того, что я уже высказал, мне нечего сказать. Я просто чувствую, что нахожусь там, где я нужен и где должен быть.
— Но почему? — мягко воскликнула она. — Это противоречит всему разумному…
— Война тоже противоречит всему разумному.
— Значит, ты намерен сидеть здесь, как Воуто, в ожидании следующей войны, в надежде на еще одно кровопролитие, которое даст…
— Нет! — энергично перебил он ее, явно раздраженный. — И ты хорошо это знаешь. — Он вскинул руки вверх: — Если бы бог спустился сейчас в эту комнату и сказал бы мне, что войны никогда, или хотя бы в течение только моей жизни, не будет — нигде, ни большой, ни маленькой — я заплясал бы от радости. Ты не должна так говорить обо мне, ибо это неправда.
Томми прикусила губу, подошла к нему и, прижав его голову к своей груди, сказала:
— Извини меня, Сэм. Я действительно не имела права говорить о тебе так. Извини.
— Я знаю, что среди нас есть люди, подобные Воуто. Может быть, их даже больше, чем я полагаю.
— Но в таком случае тебе, может быть, лучше уйти из армии и оставить в ней тех, кто хочет убивать, кто любит войну и с нетерпением ждет ее? Может быть, в армии должны быть одни мясники и садисты?
Сэм покачал головой.
— Таких в армии достаточно. Тем более необходимо, чтобы в ней были люди и другого сорта.
— Сэм…
— Да?
— Сэм, — она откинулась назад и пристально посмотрела на него, — ты не боишься, а?
Сэм медленно улыбнулся:
— Я боюсь многого. Что конкретно ты имеешь в виду?
— Мир вне армии… Ты не боишься, что не найдешь в нем для себя работы? Пит Лоувелл нашел, а ты найдешь?
— Нет, не боюсь. Я мог бы найти работу вне армии, и неплохую. А почему бы мне не найти? — Он помолчал, смотря ей в лицо. — А по-твоему, я не смогу?
— Не знаю. Уж очень быстро все меняется, и мы совсем не подготовлены для жизни в таком мире. Многие, кажется, просто плывут по течению, лишь бы шло время. Возьми того же Хови Сирлеса, который играет на пианино на вечерах да рассказывает забавные истории. Или Уолта Марбюргера с его фокусами на картах и домашней варкой пива. И самое смешное в этом то, что по прошествии некоторого времени все, что
