которой существовала почти сто лет. В округе Клей было меньше двадцати тысяч жителей, но ярмарка привлекала более трехсот тысяч человек, которых ждали девять дней скачек, соревнований, пиршеств и развлечений. У нас была настоящая трасса для гонок и соревнований тракторов, отдельный манеж для лошадей и длинные ряды металлических прилавков, на которых было все — от цыплят до пончо из меха ламы. Фургоны доставляли посетителей от места парковки (на травянистом поле) до входных ворот. Мы даже установили воздушную дорогу, чтобы доставлять людей с одного конца ярмарки до другого. Примерно в десяти милях к югу от Спенсера на главной дороге весь год стоял щит, отсчитывающий недели до ярмарки. Оно было нарисовано на стене кирпичного здания, стоявшего на самом высоком холме в округе.
У нас была Гранд-авеню, историческая ценность, капитально отремонтированная в 1931 году и возрожденная в 1987-м. В конце 1990-х планировщик нашего города Кирби Шмидт провел два года, изучая пути развития нашего даунтауна. Кирби был одним из местных уроженцев, который едва не покинул Спенсер во время кризиса 1980-х, Его брат уехал на Восточное побережье, а сестра — на Западное. А Кирби собрал за кухонным столом свою молодую семью, и они решили выстоять. Экономика улучшилась, и Кирби получил работу от города. Несколько лет спустя я дала ему ключ от библиотеки, и он начал каждое утро приходить к шести часам, чтобы просматривать микрофильмы, старые газеты и знакомиться с местными историями. Во время этих ранних визитов Дьюи, как правило, спал; по утрам он открывал глаза только с моим приходом.
В 1999 году Гранд-авеню между Третьей и Восьмой улицами была внесена в Национальный регистр исторических мест. Об этом районе упоминали как о великолепном примере стиля «прерия-деко» и как об одном из оставшихся образцов городского планирования эры депрессии. Обычно требовалось два или три обращения, чтобы войти в регистр, но благодаря Кирби Шмидту Гранд-авеню была единодушно внесена в регистр при первом же обращении. В то же самое время сестра Кирби с семьей вернулась в Спенсер из Сиэтла. Она хотела растить своих детей как в давние времена — в Айове.
Другое из уникальных и ценных достоинств Айовы — это ее люди. Мы порядочные, спокойные, трудолюбивые обитатели Среднего Запада. Мы горды, но в то же время скромны. Нам чуждо хвастовство. У нас людей ценят за то, с каким уважением относятся к ним соседи, и нет другого места, где мы хотели бы жить, кроме как рядом с этими соседями в Спенсере в Айове. Мы привязаны не только к этой земле, на которой поколениями работали наши семьи, но и друг к другу. И яркая блестящая нить, которая в сотне мест блестит на этом гобелене, — Дьюи. В нашем обществе люди считали: вы должны что-то
Ничего такого в Дьюи не было. Он не совершал блистательных подвигов. Никто не содействовал его успеху. Мы не хотели, чтобы он представлял собой нечто большее, чем любимый библиотечный кот из Спенсера, Айова. Да и он сам только этого и хотел. Он удрал только один раз, отошел всего на два квартала, но и этого ему показалось более чем достаточно.
Дьюи не был особым потому, что
Я не хочу умалять достоинств кота, который, выскочив из машины хозяев, пять месяцев через снежные заносы и палящую жару добирался до дому. Его вело воодушевление — никогда не сдаваться, всегда помнить, как важен дом. При всем своем спокойном существовании, Дьюи усвоил и эти уроки. Он так и не сдался во время той бесконечной ночи в насквозь промерзшем ящике, он был предан библиотеке, которая стала его домом. Дьюи не сотворил никакого подвига; он героически вел себя каждый день. Он проводил время, меняя восприятие жизни обитателей Спенсера из Айовы, каждый раз устраиваясь на каких-то других коленях.
Вы, без сомнения, заметили бы, как наливаются спелостью молодые початки. Они все обвиты шелковыми нитями. Каждая из них крепилась к определенному месту, и из него вырастал початок лишь в том случае, если пыльца оплодотворяла эту нить. Початки шли в рост один за другим — оплодотворенные шелковые нити делали свое дело. Таким же образом действовал и Дьюи. Он день за днем завоевывал сердца одного человека за другим. Он никогда не оставлял никого без внимания, ни к кому не ластился, чтобы получить воздаяние. Если вы были открыты и отзывчивы, он существовал ради вас. Если вы были замкнуты, старался расшевелить. Дьюи представлял собой личность: энергичную, честную, очаровательную, яркую, скромную (для кота), и, кроме того, он был другом для всех и каждого. Дело было не только в его красоте. И не в том, что с ним была связана какая-то громкая история. Дьюи обладал харизмой, как Элвис Пресли или другие люди, которых мы всегда будем помнить. В Соединенных Штатах есть десятки библиотечных котов, но никто и близко не подошел к достижениям Дьюи. Он не был для людей просто очередным котом, которого можно погладить и улыбнуться ему. Каждый постоянный посетитель библиотеки —
Шарон часто приводила свою дочку Эмми, у которой был синдром Дауна, повидаться с Дьюи. Особенно в воскресенье, когда приходил ее черед кормить Дьюи. Каждый субботний вечер Эмми спрашивала ее: «Завтра день Дьюи?» Первое, что делала Эмми в «день Дьюи», — это кидалась его искать. Когда он был юным, обычно ждал у дверей, а когда повзрослел, Эмми часто находила его греющимся на солнце у окна. Она хватала его и несла к маме, чтобы они вместе могли его приласкать. «Привет, Дьюи. Я люблю тебя», — мягким, нежным голосом говорила Эмми — таким же, каким с ней общалась мама. Для Эмми это был голос любви. Шарон всегда боялась, что Эмми будет слишком сильно тискать Дьюи, но они с ним были друзьями, и она понимала его так же хорошо, как любого из нас. Она всегда была с ним на удивление нежна.
Ивонн Берри, одинокая женщина под сорок лет, приходила в библиотеку три или четыре раза в неделю. Каждый раз Дьюи находил ее и минут пятнадцать проводил у нее на коленях. Затем хитрец уговорил ее открыть дверь ванной, чтобы он мог поиграть с водой. Это был их ритуал. Но в тот день, когда Ивонн пришлось усыпить своего кота, Дьюи просидел с ней больше двух часов. Он не знал, что случилось, но понимал — пришла беда. Годы спустя, когда она рассказала мне эту историю, я видела, насколько важной она остается для нее.
Столетие подходило к концу, все менялось, и Дьюи взрослел. Он проводил больше времени в своей постельке, энергичные игры сменились спокойными поездками на книжной тележке с Джой. Вместо того чтобы вспрыгивать на тележку, он мяукал Джой, чтобы она подсадила его, и ехал, как капитан на носу своего корабля. Он перестал прыгать на осветительную арматуру — я считаю, дело было не в физических способностях, а в том, что это развлечение ему надоело. Он не избегал грубоватых тисканий, но любил мягкое обращение, как тот бездомный, который стал одним из его лучших друзей. В таком городе, как Спенсер, трудно оставаться невидимым, но этому мужчине почти удалось добиться успеха. Он просто каждый день появлялся в библиотеке — небритый, непричесанный и неумытый. Он никому не говорил ни слова. Никогда ни на кого не смотрел. Ему был нужен только Дьюи. Он подхватывал его и перекидывал себе через плечо; Дьюи, мурлыча, висел так минут двадцать, пока этот человек излагал ему все свои