королевски — лев, обозревающий свои владения. Он даже сидел как лев, скрестив перед собой передние лапы и поджав задние — образец достоинства и изящества.
Сотрудники стали тихонько предупреждать посетителей, чтобы те осторожнее обращались с Дьюи, заботились о его удобстве. Джой, которая большую часть времени имела дело с посетителями, бдительно оберегала его. Она часто приводила своих племянниц и племянников повидаться с Дьюи, даже в свои свободные дни, так что знала, как неловки бывают люди.
— Дьюи предпочитает, чтобы его лишь осторожно гладили по голове, — говорила она посетителям.
Это понимали даже школьники начальных классов. Дьюи теперь был старичком, и они заботливо относились к его потребностям. Подрастало уже второе поколение детей в семьях тех, кого Дьюи знал еще котенком, так что родители заботились о хорошем поведении детей. Когда они нежно его ласкали, Дьюи устраивался у их ног или, если они сидели на полу, у них на коленях. Но теперь он бывал более осторожен в движениях, и громкий звук или неловкое прикосновение заставляли его уходить.
После лет проб и ошибок мы наконец нашли для нашего привередливого кота подходящее спальное место. Оно было небольшим, со стенками, обтянутыми искусственным белым мехом, и с подогревателем внизу. Мы держали его перед настенным обогревателем рядом с дверями моего кабинета. Больше всего Дьюи любил нежиться в своей кроватке, в безопасности внутреннего помещения, когда обогреватель был включен на полную мощность. Зимой, когда работал настенный обогреватель, Дьюи становилось так жарко, что он переваливался через край и катался по полу. Шерсть его становилась такой горячей, что к ней было трудно притрагиваться. Охлаждаясь, он минут десять лежал на полу, раскинув лапы. Если бы коты могли потеть, Дьюи был бы весь мокрый. Охладившись, он забирался обратно, и весь процесс начинался сначала.
Тепло было не единственной слабостью Дьюи. Я частенько потакала капризам Дьюи, но Донна, наша ассистентка в детской библиотеке, баловала его куда больше, чем я. Если Дьюи сразу же не съедал свою порцию корма, она для него подогревала ее в микроволновке. Если он все же отказывался, она выкидывала ее и открывала другую баночку. Донна не доверяла обыкновенным кормам. Чего ради Дьюи есть птичьи потроха? Она ездила за пятнадцать миль в Милфорд, потому что там в маленьком магазинчике продавались экзотические корма для кошек. Например, я помню утиные консервы. Дьюи неделю был счастлив. Она пробовала и баранье мясо тоже, но и оно, как и прочее, недолго держалось в меню. Донна предлагала банку за банкой, одно новое блюдо за другим. Ох, как она любила этого кота!
Несмотря на все наши усилия, Дьюи продолжал худеть, так что при очередном осмотре доктор Эстерли прописал серию лекарств, чтобы он поправился. Надо сказать, что, невзирая на не самое лучшее состояние здоровья, Дьюи пережил своего старого врага, доктора Эстерли, который ушел на пенсию в конце 2002 года и передал свою практику группе защиты животных.
Вместе с пилюлями доктор Эстерли вручил мне шприц для них. Теоретически шприц должен был «выстреливать» пилюли так глубоко в горло Дьюи, что он не мог их выплюнуть. Но Дьюи был слишком хитер. Он брал пилюли так спокойно, что я подумала: «Господи, мы с этим справились. Все получилось так легко». А затем он нырял куда-нибудь за шкаф и выкашливал их. Я находила маленькие белые пилюльки по всей библиотеке.
Я не настаивала, чтобы Дьюи принимал лекарства. Ему было восемнадцать лет; он не любил лекарства и не хотел их брать. Вместо этого я купила ему банку йогурта и каждый день давала лизать. Это открыло у него «водоспуск». Кей стала давать ему холодные ломти из своих сандвичей. Кей делилась ветчиной, и скоро Дьюи стал бегать за ней на кухню, как только видел, что она выходит из дверей с пакетом в руках. Как-то Шарон, развернув, оставила на своем столе сандвич. Когда через минуту она вернулась, верхний ломоть был аккуратно перевернут и отодвинут в сторону. Нижний ломоть остался лежать строго на своем месте. Но все мясо с него исчезло.
После Рождества 2005 года мы выяснили, что Дьюи любит индейку, и сотрудники стали таскать ему все, что оставалось от праздничного стола. Мы замораживали мясо, но он всегда мог определить, когда индюшка была несвежей. Дьюи никогда не терял своего острого обоняния. По этой причине я и посмеялась, когда Шарон предложила Дьюи кусочек цыпленка с чесноком, подогретый в микроволновке.
— Дьюи ни в коем случае не будет есть чеснок, — сказала я ей.
Он съел все до крошки. Что за кот? До восемнадцати лет Дьюи не ел ничего, кроме любимых марок и сортов кошачьего корма. А теперь, похоже, ел все.
«Если Дьюи может поправиться на человечьей еде, — подумала я, — почему бы и нет? Разве это не лучше, чем пилюли?»
Я купила ему брауншвейгер с хорошим ломтем холодной печеночной сосиски, которые многие в этих местах считали деликатесом. В брауншвейгере примерно восемьдесят процентов чистого жира. Если Дьюи и потолстеет от чего-нибудь, то от брауншвейгера. Он к нему даже не притронулся.
То, что Дьюи в самом деле любил, мы выяснили случайно. Это были сандвичи с говядиной и сыром чеддер. Он жадно пожирал их. Буквально засасывал. Он даже не разжевывал говядину, а глотал ее одним куском. Я не знала, что было в этих сандвичах, но, как только Дьюи стал уделять им внимание, его пищеварение улучшилось. Запор решительно сошел на нет. Он стал съедать в день две банки корма, а поскольку тот был солоноват, выхлебывал полную тарелку воды. Он даже сам стал ходить в поддон.
Но у Дьюи была не пара владельцев, а сотни, и многие из них не могли заметить улучшения его здоровья. Все, что они видели, — их любимый кот худеет и худеет. Дьюи никогда не избегал возможности обыграть состояние своего здоровья. Он садился на абонементный стол и, кто бы ни подходил погладить его, начинал жалобно мяукать. И на этот прием все попадались.
— В чем дело, Дьюи?
Он вел их к входу в служебное помещение, где перед ними представала его мисочка. Он грустно смотрел на корм, переводил взгляд на посетителя и опускал голову с большими глазами, полными скорби.
— Вики! Дьюи голоден!
— У него в чашке полно корма.
— Но он ему не нравится.
— Это уже вторая перемена за утро. Первую я выкинула час назад.
— Но он плачет. Посмотри на него. Он только что шлепнулся на пол.
— Мы не можем каждый день менять ему банки с кормом.
— А как насчет чего-нибудь еще?
— Он этим утром съел целый сандвич с говядиной.
— Да вы посмотрите на него. Он такой худой. Вам, ребята, надо получше кормить его.
— Мы заботимся о нем как следует.
— Но он все же такой худой. Вы не можете дать ему что-нибудь ради меня?
Я могла, если не считать, что и вчера Дьюи устроил такое же представление. И позавчера. И еще день назад. В сущности, вы уже пятый человек, который сегодня попадается на зрелище голодающего кота.
Но как мне было сказать посетителю об этом? И я всегда сдавалась, что, конечно, только поощряло плохие привычки. Я думаю, Дьюи нравился запах еды, особенно когда он знал, что я не хочу давать ему ее. Назовем это запахом победы.
Глава 25
Совещание
Любовь к Дьюи посетителей Публичной библиотеки Спенсера стала проявляться все отчетливее по мере того, как он входил в пожилой возраст. Друзья и гости относились к нему все нежнее. Они больше разговаривали с ним и внимательно относились к его потребностям, словно к пожилому родственнику на семейном сборище. Порой кто-нибудь обращал внимание, что он выглядит слабым, или худым, или немытым, но я-то понимала, что их озабоченность — всего лишь выражение любви к Дьюи.
