здесь с подозрением относятся к женщинам без спутников! На Западе за такое судятся — и выигрывают дела.
Куприянов с улыбкой взял ее за руку.
— Считайте, что спутник у вас уже есть.
Управляющий пискнул:
— Произошла ужасная ошибка, я как раз искал вас, чтобы извиниться…
Катерина царственно привалилась к боку Куприянова.
— Ошибкой было бы в дальнейшем рекомендовать нашим клиентам селиться в вашем отеле!
В этот момент в холле появились партнеры, и один из них, высокий и плечистый крепыш с румяным не по-московски лицом, воскликнул:
— Вот это я понимаю! Рабочий день закончился — а девчонки все пашут на родную фирму. И какие девчонки! Купер, представь нас даме.
Сергей совершенно явственно ощутил укол ревности и покрепче прижал к своему боку Катерину.
— Знакомьтесь, Катя. Это — наш партнер из Новосибирска, Пал Васильич Колобков. Герман Алексеевич. Фрэнк Шатлдор. А это — Катерина Голубкова, моя сотрудница и э-э… сотрудница.
Румяный Пал Васильич схватил своими ручищами Катину руку и с жаром подергал за нее.
— Катерина, вы должны пойти с нами и выпить по рюмочке за успех нашего безнадежного предприятия.
Катерина застеснялась — Колобкова было очень много.
— Ох, я не думаю, что это удобно, вы будете говорить о делах…
Куприянов решительно отбил ее у Колобкова.
— О делах мы уже поговорили, теперь пришло время отдыха. Пойдемте с нами, Катя. Я вас никуда не отпущу.
Шумная компания расселась за столиком в баре. Колобков принялся рассказывать анекдоты, периодически хлопая кротко улыбающегося молчуна-англичанина Фрэнка Шатлдора по плечу. Пожилой хитрован Герман Алексеевич галантно ухаживал за Катериной. А Куприянов сидел и смотрел на нее во все глаза. Единственное, о чем он мог думать, — так это о том, что над их головами находится четыре этажа, буквально набитых кроватями. И Куприянову требуется всего одна из них.
Катерина была в панике. Во-первых, Наташка — куда она делась? Во-вторых — в глазах у Куприянова уже целая иллюминация, а не огонек, но черт его знает, надо уточнить, может, это не по ее поводу, а от счастья, что удачно переговорил с партнерами? В-третьих, на нее сидят и смотрят с восхищением аж четыре мужика — и как назло, проклятые подружки не видят этого триумфа. А на слово не поверят, особенно Шурка, змея несчастная.
Но куда могла свалить Наташка?
Колобков навис над Катериной галантной горой и добродушно пророкотал:
— А могу я предложить очаровательной даме хлопнуть вискаря с сибирскими коммерсантами?
Катерина улыбнулась в стиле Шурки: томно и со скрытым превосходством.
— Конечно, если это настоящий шотландский виски, а не паленый самогон из Бобруйска.
Колобков разразился веселым смехом, а бармен, все прекрасно расслышавший, возмущенно зыркнул на распоясавшуюся Катерину.
Потом все чокнулись, и Катерина смело поднесла к губам бокал с янтарной жидкостью, попахивавшей дымком и шоколадом…
Ощущение было такое, словно она глотнула кипятку. По горлу пронеслась раскаленная лава, рухнула в желудок и начала весело полыхать там пионерским костром, из Катерининого детства. Язык, кажется, распух и почему-то пересох, в ушах звенело. И они это пьют?! Все время?
По мужикам и в самом деле было незаметно, чтобы огненная жидкость нанесла им хоть какой-то урон. Колобков опять вспомнил очередной анекдот, Герман Алексеевич участливо пододвинул Катерине тарелку с жареными орешками, а Фрэнк Шатлдор вообще отколол номер — он пил виски маленькими глоточками, смакуя кошмарный напиток.
Куприянов говорил по мобильнику. Когда раздался звонок, он извинился и отошел к стойке, так что Катерина не могла расслышать, о чем он разговаривает, зато могла любоваться боссом в полный рост. Куприянов был хорошо сложен, в меру широкоплеч и умел носить не только костюмы, но и повседневную одежду — сегодня, например, он очень выгодно смотрелся в светлых широких брюках и тонком кашемировом пуловере горчичного цвета…
Диверсант Колобков тем временем налил по второй — и Катерина не успела глазом моргнуть, как они уже чокались «за российско-английскую дружбу». Лава вновь заскользила по обожженному горлу, но на этот раз Катерина с изумлением отметила, что дышать может самостоятельно, а в ушах больше не звенит. В голове образовалась приятная пустота, собственное тело казалось ей невесомым и грациозным.
«Напилась!» — в ужасе подумала Катерина.
Она бросила отчаянный взгляд в сторону стойки — и Куприянов ответил ей таким теплым и нежным взглядом, что она немедленно перестала нервничать и улыбнулась ему.
От третьего бокала Катерина отказалась вежливо, но решительно, после чего ей удалось вполне успешно попрощаться с вновь обретенными друзьями. Колобков рвался отвезти ее домой, а лучше — отнести на руках, Герман Алексеевич с приятной улыбкой отрекомендовал в ее распоряжение своего шофера, и даже скряга-англичанин изъявил желание самолично заказать для нее такси, но Куприянов ревниво отказался от их посягательств на свою сотрудницу и сам пошел провожать ее на улицу. На прощание Катерина успела показать бармену язык.
Вечер был теплым и романтическим. Отель «Семь Слонов» стоял на одной из тихих улочек в центре Москвы, чудом уцелевшей в эпоху разгула точечной застройки. Гул машин сюда не доносился, липы лениво шелестели раскидистыми кронами, и на лиловом небе уже зажигались звезды… Одним словом, если уж эта обстановка не располагает к поцелуям, то непонятно, какая и располагает.
Проклятые туфли стягивали ноги так, что у Катерины даже кости болели. Она вдруг поняла, что не сможет сделать и шага, резко остановилась и повернулась к Куприянову, чтобы попросить его поймать такси и подогнать его поближе… Но Куприянов оказался так близко, так неимоверно близко от нее, а виски окончательно выжгло из Катерины всякую совесть, и потому она с некоторым даже облегчением закинула ему руки на шею и закрыла глаза, предоставив Куприянову самому разбираться с этой непростой ситуацией.
Он и разобрался. Тем более, что именно этого ему хотелось весь вечер.
Поцелуй был долгим, осторожным и неторопливым. Исследовательский такой поцелуй. Губы у Куприянова были нежные, и Катерина совсем разомлела в его объятиях, хотя некоторая ее часть все еще помнила о том, что Куприянова Наташка из списка вычеркнула, стало быть, ни к чему и время терять, но…
Телефон у него висел на поясе брюк. Во время поцелуя они с Куприяновым достаточно тесно прижались друг к другу. Мобильник же не просто зазвонил, а еще и затрясся мелкой вибрирующей дрожью. Эффект вышел потрясающий — Катерина заорала и вырвалась из рук Куприянова. Куприянов сорвал мобильник с пояса и несколько запыхавшимся голосом рявкнул:
— Але! Анька, я кому сказал, что у меня вечером деловые переговоры? Зачем ты мне звонишь? Что ж такое, а? Сначала мать, потом ты — ведь я просил… Не смей визжать!.. Приеду, но поздно… Как выгнали?.. Что еще за… Хорошо, я приеду, и мы разберемся…
Катерина прерывисто вздохнула. Романтический вечер подошел к концу. Что ж, к добру или к худу — но Анюта вмешалась вовремя. Через пару минут пришлось бы принимать нелегкое решение — или мы вступаем в интимную связь с начальником, или решительно отказываемся это делать. И то и другое — трудные решения. Нет, Анюта позвонила очень вовремя.
Катерина с облегчением скинула проклятые туфли, подняла их с земли, помахала ими Куприянову и побрела в сторону Садового кольца.
Куприянов обреченно слушал сбивчивые всхлипы Анюты в трубке и смотрел вслед невозможной Катерине Голубковой, которая уходила от него босиком, небрежно помахивая дорогими французскими туфлями. Темные волосы рассыпались по плечам, а фигурой Катерина напоминала скрипку… или гитару,
