большевиков. Однако очень скоро Минский стал выступать против основного ядра редакции газеты, которую он «официально» редактировал, и в ноябре 1906 г. между ними произошел разрыв, а вслед за тем и сама «Новая жизнь» пала под ударами царской цензуры.
Буря 1917 г. совершенно оглушила Минского, и он эмигрировал за границу вместе со своей женой — литературным критиком Зинаидой Афанасьевной Венгеровой. И вот теперь, летом 1925 г., судьба столкнула меня с ним в стенах лондонского полпредства. Минскому было уже 70 лет, но он еще сохранял немало живости. Белая шапка волос, седые густые усы, вечером фрак: издали он походил на Ллойд Джорджа, чем чрезвычайно гордился. За годы эмиграции Минский явно полевел и старался возможно более походить на «советского человека». Это выходило у него не всегда удачно, и иногда я улыбался, наблюдая его усилия, хотя не имел оснований сомневаться в его искренности. В отделе печати Минский занимался переводами газетных материалов с английского на русский язык и делал свою работу с таким видом и шумом, как будто бы в этом состояла главная задача отдела печати. В общем мы все относились к Минскому хорошо, даже с известной нежностью, учитывая его возраст и его искренность в стремлении идти в ногу со временем.
Что касается работы отдела печати, то она имела два аспекта внутренний и внешний. Внутренний аспект состоял в том, что отдел печати ежедневно информировал посла и других работников полпредства, о чем пишут английские газеты и журналы. Делалось это так. Двое моих помощников приходили в отдел раньше всех, часов около 8 утра, и сразу же знакомились с содержанием сегодняшних газет, которые уже ждали их на столах. Все, представлявшее для полпредства какой-либо интерес, вырезали и наклеивали в грубо сброшюрованный альбом. Примерно к 12 часам дня (а если можно, то и раньше) этот альбом доставлялся полпреду, который, ознакомившись с ним, передавал его затем своим помощникам для информации.
Кроме составления ежедневного альбома прессы отдел печати имел и некоторые другие функции: подбирал справочную библиотеку, готовил сводки и доклады по отдельным вопросам, вел записи разговоров с посещавшими его английскими журналистами и т.п. Равным образом с каждой дипломатической почтой, уходившей обычно еженедельно, я старался отправлять в НКИД сообщения о важнейших событиях. Иногда я получал необходимые указания и разъяснения от моего старого друга по эмиграции Ф.А.Ротштейна, который являлся теперь членом коллегии НКИД и возглавлял отдел печати последнего.
Однако внутренний аспект работы отдела печати играл хотя и нужную, но совершенно второстепенную роль по сравнению с его внешним аспектом. Положение было таково: в те дни в английской печати свирепствовала антисоветская буря; почти каждый день на страницах газет появлялись самые фантастические выдумки о Советском Союзе, его внутренней и внешней политике, его людях и нравах. Это было еще время, когда на Западе котировались такие сенсации, как «национализация женщин» или разрушение большевиками памятников культуры. И вот в такой атмосфере отделу печати нужно было отбивать атаки вражеских разбойников пера, рассказывать правду о нашей стране, выискивать среди англичан людей более трезвых или более разумных и дальновидных, которые способны были идти против течения и работать над сближением обоих народов. Это требовало постоянного контакта с журналистским миром, бесконечных разговоров с представителями газет и журналов, разъяснения им самых элементарных фактов из жизни нашей страны. Хорошо, что в молодости я много занимался пропагандистской работой в подпольных рабочих кружках, теперь мне очень пригодился старый опыт. Должен, однако, сказать, что убеждать английских интеллигентов было куда труднее, чем русских рабочих.
Обычно мой день складывался так: утром я просматривал газеты и знакомился (еще до полпреда) с нашим альбомом печати, затем принимал приходивших в отдел корреспондентов и журналистов после этого отправлялся на какой-либо ланч, где опять-таки встречался с работниками английской печати различных рангов, вернувшись в полпредство, занимался подготовкой материалов для каких-либо бесед или опровержений на завтра, а вечера посвящал «тред-юнионистским делам».
Работы было по горло, но она мне нравилась, и я чувствовал, что делаю полезное дело, отчего мои энергия и активность только возрастали.
С самого начала я поставил перед собой задачу найти в пестром и в общем враждебном нам мире английской печати хоть отдельные органы и отдельных людей, которые относились бы к советской стране если не дружественно, то хотя бы терпимо и объективно. Их было тогда немного, но все-таки они имелись, и я постарался завязать с ними тесное знакомство.
Из таких органов печати наиболее ценную помощь нам оказывал еженедельник независимой рабочей партии, носивший название «Лейбор лидер». Сравнительно объективную позицию занимали либеральные «Дейли ньюс» и «Вестминстер газет», а также «Манчестер гардиан». Официальный орган лейбористской партии «Дейли геральд», казалось бы, должен был последовательно проводить дружественную СССР линию, но на деле не раз преподносил нам неприятные сюрпризы: это объяснялось личными симпатиями и антипатиями различных членов редакции. Зато вся огромная масса консервативной печати во главе с «Таймс» и «Морнинг пост» систематически травила Советский Союз. Было только одно исключение, которое для меня оставалось загадкой, а именно, консервативная воскресная газета «Обсервер», редактор которой А.Г.Гарвин еще при лейбористах поддерживал дружественные отношения с советским полпредом и был сторонником договора 8 августа. Гарвин сохранил объективную позицию к СССР и после падения лейбористов, но воздерживался от прямых контактов со мною. Видимо, считал, что ему «неуместно» встречаться с советником, а не с послом. Впервые он пригласил меня к себе в гости только в 30-е годы, когда я работал в Лондоне уже в качестве посла. Вообще редакторы больших лондонских газет того времени были очень горды и даже надменны и считали себя ровней лишь послам. Поэтому в период моей работы в отделе печати полпредства мне приходилось иметь контакты главным образом с представителями столичной прессы второго и третьего ранга. Как, однако, ни трудна была обстановка, мои усилия постепенно давали результаты, и к началу 1926 г. я стал замечать, что полпредству все чаще удается публиковать на страницах газет либо опровержения наиболее возмутительных «уток», либо «проталкивать» через знакомых журналистов нужную ему информацию.
Человеческие находки
Несмотря на крайне враждебную атмосферу, окружавшую в те дни наше полпредство, в Англии существовали люди, способные относиться к советской стране если не дружественно, то хотя бы объективно. За два года работы в отделе печати я нашел несколько крупных журналистов и писателей, которые сыграли важную роль в укреплении англо-советских отношений, и теперь мне хотелось бы вспомнить их добрым словом.
Первым из них был Чарлз Прествик Скотт, владелец и редактор газеты «Манчестер гардиан», в течение более полувека возглавлявший этот важный орган английской печати. Я посетил его в Манчестере в конце 1925 г.
Высокий, худощавый, с шапкой белых волос — ему было тогда под 80 — Скотт являлся типичным английским либералом XIX в. Он верил в прогресс человечества, в целительную силу достижений науки, в творческие качества британского парламентаризма, который-де обеспечивает британцам возможное совершенство жизни на земле. Скотт упорно отстаивал свою независимость как главы либерального органа национального масштаба и энергично сопротивлялся попыткам различных газетных монополий «купить» его и превратить «Манчестер гардиан» в обычное капиталистическое предприятие без каких-либо твердых взглядов или принципов. Отсюда вытекала и его позиция в отношении СССР. Ему, как и многим английским либералам, нравилось далеко не все, что происходило в Советском Союзе, однако он считал, что русский народ вправе устраивать свою жизнь по собственному желанию, и допускал, что в советских порядках может быть и имеется кое-что полезное и здоровое. Моя продолжительная беседа со Скоттом имела целью информировать его о действительных стремлениях советской страны и тем самым укрепить в нем желание противодействовать желанию джиксов и биркенхедов разорвать отношения между двумя странами. Эта беседа имела и известный практический эффект: после нее линия газеты в советском вопросе стала более твердой и отчетливой. Немалую роль тут сыграло и мое сообщение, что Советское правительство планирует значительные заказы на текстильное оборудование для размещения в его родном Ланкашире. Скотт остался верен такой линии даже после разрыва англо-советских отношений в мае.
