Моей первой крупной «дипломатической операцией» в Лондоне были переговоры о новом торговом соглашении, которое должно было заменить денонсированное консервативным правительством соглашение 1930 года, Я без колебаний называю правительство, которое стояло у власти в 1932 году, консервативным, несмотря на то что официально оно именовалось «национальным» и включало в свой состав консерваторов, национал-либералов во главе с Саймоном и национал-лейбористов во главе с Макдональдом. Я без колебаний говорю так, ибо из 520 депутатов парламента, входивших в правящую коалицию, 471 был консерватор. Формальным премьером этого правительства был Макдональд, но реальным премьером являлся его заместитель Болдуин.
Переговоры о новом торговом соглашении, которые пришлось вести в Лондоне мне и нашему тогдашнему торгпреду в Англии А. В. Озерскому, человеку умному и гибкому, оказались очень трудными и продолжались целых 15 месяцев. Почему? Потому ли, что самый предмет переговоров был слишком сложен? Потому ли, что противоречия между СССР и Англией в области торговли были чрезвычайно остры? Нет, не поэтому. Переговоры оказались трудными и потребовали много времени потому, что британское правительство все время стремилось приводить в отношении Советской страны политику враждебной дискриминации. В этом была суть. Именно отсюда вырастали все главные споры и конфликты, которые подчас принимали даже драматический характер.
В самом деле, каков был ход событий? Я не собираюсь здесь излагать его подробно (это сделано мной в другой книге[7]), но об основных моментах переговоров я должен сейчас хотя бы кратко упомянуть.
Начну с самого начала. Советское правительство прекрасно понимало, что после Оттавской имперской конференции (осенью 1932 г.) и перехода Англии от свободной торговли к протекционизму неизбежен пересмотр прежних торговых договоров между Великобританией и другими странами. Такой пересмотр действительно шаг за шагом и был осуществлен. Но как это обычно производилось? Обычно английское правительство, не денонсируя старый договор, предлагало соответственному правительству вступить в переговоры для внесения в этот договор тех или иных изменений, ставших необходимыми в связи с коренным поворотом в торговой политике Англии. Такой метод действий был вполне разумен и законен, ибо сводил к минимуму трудности, с которыми было связано приспособление английской торговли с данной страной к новым условиям.
А как поступило британское правительство в отношении СССР? Совсем иначе!
16 октября 1932 г. британский министр иностранных дел Джон Саймон совершенно неожиданно прислал советскому полпредству в Лондоне не очень вежливую ноту, в которой сообщал, что английское правительство односторонним актом денонсирует англо-советское торговое соглашение 1930 года. Для нас это был удар грома среди ясного неба. Советское правительство было поставлено перед совершившимся фактом, и притом весьма недружественного характера. Такой характер его еще больше подчеркивался тем, что в своей ноте Саймон даже не предлагал нам открыть переговоры в целях заключения нового торгового соглашения, а лишь выражал готовность «вступить в обсуждение ситуации, созданной денонсированием» прежнего торгового соглашения.
Здесь была налицо явная дискриминация в отношении СССР, дискриминация № 1.
Далее, какие требования выдвинуло британское правительство, когда торговые переговоры, наконец, начались? Эти требования в основном сводились к двум пунктам: а) Выравнивание торгового баланса между СССР и Англией (до того Англия имела в торговле с нами пассивный баланс). Но… Англия имела весьма пассивный баланс также в торговле с США, Германией, Аргентиной, Данией и рядом других стран и все-таки никогда не требовала от них изменения такого положения. Исключение опять-таки было сделано только в отношении СССР. Это была дискриминация № 2. б) Право британского правительства в любой момент односторонним актом ограничивать или даже запрещать ввоз в Англию любых советских товаров, если, по его мнению, такой ввоз грозил подорвать позиции Канады на английском рынке. Подобных претензий британское правительстве никогда не предъявляло ни к какой другой стране. Только в отношений СССР еще раз было сделано исключение. Это была дискриминация № 3.
Не довольствуясь двумя только что указанными требованиями, британское правительство чрезвычайна осложнило переговоры внесением в них некоторых совершенно посторонних вопросов.
В то время, в связи с трудностями первой пятилетки, в капиталистическом мире было широко распространено убеждение, что попытка индустриализации СССР провалилась, что почва под ногами Советского правительства шатается и что в самом близком будущем можно ожидать окончательного краха всей советской системы. Укреплению таких взглядов в Англии в немалой степени способствовал тогдашний британский посол в Москве сэр Эсмонд Овий, который зимой 1932/33 года слал в Лондон доклады о внутреннем положении СССР один другого мрачнее. Английское правительство, в частности министр иностранных дел Саймон, охотно глотали присылаемую Овием информацию (ведь им так хотелось, чтобы это было правдой!) и решили воспользоваться, как им казалось, благоприятной конъюнктурой для сведения своих счетов с «Москвой».
В результате лондонские политики задались целью «продать» новое торговое соглашение СССР возможно дороже. Вот почему в дополнение к удовлетворению двух вышеупомянутых требований они выдвинули как условие подписания нового соглашения еще уступки СССР по следующим трем пунктам: компенсация английских капиталистов, пострадавших от Октябрьской революции; оплата «потерь» англо- американской компании «Лена Голдфилдс»[8] и, наконец (это может показаться анекдотом, но это, к сожалению, было дипломатической реальностью), установление в магазинах «Торгсина» [9]цен на продаваемые в них товары в соответствии с ценами мирового рывка. Вот до какой бесцеремонности доходило тогда британское правительство! Это была дискриминация № 4.
Совершенно очевидно, что позиция, занятая английской стороной в торговых переговорах, уже сама по себе крайне затрудняла достижение соглашения. Положение, однако, еще более ухудшилось, когда в марте 1933 года в игру вошел новый и чрезвычайно взрывчатый фактор.
В годы первой пятилетки Советское правительство имело договоры о технической помощи с рядом крупных фирм в капиталистических странах. В числе этих фирм был известный английский концерн «Метрополитен-Вик — керс», который содержал в Москве специальную контору и инженеры которого работали на различных советских стройках. 12 марта 1933 г. около 25 служащих «Метро — политен-Виккерс» в СССР, в том числе 6 английских инженеров, были арестованы по обвинению в шпионаже и вредительстве.
Это событие вызвало в Англии бурную реакцию, которую всячески поддерживало и раздувало само правительство. Крайне зловещую роль при этом опять-таки играл британский посол в Москве Овий. Если бы сразу после ареста английских инженеров Овий ограничился запросом к Советскому правительству о причинах ареста, а также заботой о том, чтобы арестованные находились в хороших условиях, чтобы следствие велось без задержек и подсудимым была бы обеспечена надлежащая защита, никто не имел бы возражений против его действий. Прямая обязанность всякого посла — проявить интерес и заботу о соотечественниках, подвергшихся репрессии в стране его аккредитования. Но Овий пошел гораздо дальше. Будучи воспитан в традициях британского вели — кодержавия, он вообразил, что может диктовать свои условия Советскому государству. Это была дискриминация № 5.
Действительно, уже днем 12 марта, через несколько часов после ареста, когда следствие еще даже не началось, Овий заверил Саймона, что английские инженеры решительно ни в чем не виноваты, и рекомендовал британскому правительству требовать их немедленного освобождения без следствия и суда. Британское правительство согласилось с рекомендацией своего посла и повело бешеный нажим на Советское правительство, настаивая на прекращении дела, начатого против шести британских подданных. В случае нашего отказа Овий угрожал разрывом англо-советских отношений М. М. Литвинову в Москве и мне в Лондоне пришлось дать решительный отпор этим претензиям как недопустимому вмешательству в наши внутренние дела. Англичанам было твердо заявлено, что английские инженеры предстанут перед советским судом, как бы ни реагировало на это британское правительство.
Тогда лондонские политики решили принять более крутые меры. Убаюканные лжеинформацией Овия о внутреннем положении СССР, а также его слишком субъективно-ретушированными отчетами о разговорах с Литвиновым по делу «Метрополитен-Виккерс», они рассчитывали, что таким путем они добьются как минимум немедленного освобождения английских инженеров, а как максимум помогут Советскому
