встал. — Мне просто очень жаль, что вы покинете Японию, не повидавшись с близкими. Вы будете жалеть об этом и печалиться во сто крат сильнее, чем они.
— Естественно! Ведь им-то ничего не известно. Конечно, мне тяжелее, но встреча заставила бы меня страдать еще сильнее.
— Куда вы намерены отправиться после того, как покинете Японию?
— Еще не знаю.
— Если не секрет, подданство какой страны вы приняли?
— Это я мог бы сказать, но боюсь, что родственные чувства заставят вас потом разыскивать меня в этой стране. Поэтому, прости меня, я не отвечу на твой вопрос.
Асимура глядел на Ногами, и ему показалось, что за время их беседы у него в волосах прибавилось седины. Но может быть, виной тому была игра света.
— Вы скончались в Швейцарии в сорок четвертом году, — сказал Асимура. — Тогда уже было ясно, что Япония проиграла войну. Следовательно, вы не могли принять подданство одной из стран оси. Значит, это была одна из-союзнических стран, причем их круг весьма ограничен. Это: Америка, Англия, Франция или Бельгия. Навряд ли вы приняли советское подданство. Итак, вы стали гражданином одной из упомянутых стран. Полагаю, что это произошло сразу же после сообщения о кончине дипломата Кэнъитиро Ногами.
Ногами бросил окурок и сунул руки в карманы. Его плечи приподнялись, словно он съежился от внезапного порыва ветра.
— Вы скрылись в одной из этих стран не по своей воле. Ведь министерство иностранных дел Японии опубликовало сообщение о вашей кончине. Значит, надо полагать, вы поступили так с ведома и согласия японского правительства, и в первую очередь министерства иностранных дел. Следовательно, ваша смерть явилась не вашим личным делом, а была связана с судьбой тогдашней Японии…
— Реити, хватит об этом. Все это уже история.
— Позвольте мне все же закончить. Я по специальности врач и мало знаком с политикой. Однако, сопоставив ваши поступки с сообщением министерства иностранных дел о вашей смерти, волей-неволей пришел к выводу…
— К какому же?
— Япония принесла вас в жертву. Правда, это лишь мое предположение.
— Слишком высоко ты меня поставил. Не такой уж значительной я был фигурой.
— Не будем сейчас касаться вашей собственной оценки, — продолжал Асимура. — Скажем просто, что в интересах тогдашней Японии было необходимо, чтобы кто-нибудь из находившихся за границей дипломатов согласился умереть. Потсдамская декларация была опубликована в июле сорок пятого года, то есть спустя год после вашей смерти, но думаю, что ее текст был подготовлен значительно раньше…
— Не понимаю, куда ты клонишь, — раздраженно перебил его Ногами. — Я тебя сюда позвал не для того, чтобы выслушивать твои предположения. Я уже предупреждал тебя: не будем возвращаться к пришлому, ограничим разговор сегодняшним днем.
— И все же…
— Довольно, я могу не на шутку разозлиться, если ты будешь продолжать свои настойчивые расспросы.
Асимура замолчал.
— Извини за резкий тон, — смягчился Ногами. — Сейчас мы с тобой простимся, Реити.
— Извините, но я хотел бы еще сказать…
— Не будем больше разговаривать на эту тему.
— А я все же скажу, — запальчиво воскликнул Асимура. — Да, Япония тогда принесла вас в жертву. Но меня беспокоит сейчас другое: почему та самая Япония отказывается теперь вас принять; убив вас, делает вид, будто ничего не произошло… Высшие государственные чиновники, ответственные за войну, наказаны как военные преступники, но не все. Есть и такие, которые после войны вновь вернулись на руководящие посты. Они не могут не знать о вашей судьбе, но даже пальцем не желают шевельнуть, чтобы ее изменить: мол, жертва принесена, и возвращать ее к жизни не надо.
— Иначе они поступить не могут, — пробормотал Ногами и сразу же спохватился, почувствовав, что сказал лишнее. — Я это говорю на тот случай, если бы твоя версия совпала с действительностью, но, даже если бы она была верна, те люди никогда не признали бы, что совершили ошибку. Ведь тогдашняя великая японская империя официально заявила о моей смерти. Дело-то касалось не какого-то пропавшего без вести солдата, а официального дипломата.
— А я все же думаю, что при желании они могли бы признать свою ошибку. Нет и не может быть оправданий для столь жестокого поступка.
— Ну, это дешевый сентиментализм! Наш разговор напоминает академический спор, а я тебе, кажется, ясно сказал: повернуть время вспять невозможно.
— Вы опять за свое. Опасаетесь, что ваше возвращение к жизни может кое-кому сейчас повредить? Если вами движет лишь это чувство, вы не правы. Япония потерпела поражение в войне. Все у нас стало иначе, и что же может случиться, если один умерший дипломат окажется живым и вернется на родину?!
— Верно, в твоих доводах есть логика. Вот ты только что сказал, что Япония потерпела поражение в войне, но… — На мгновение Ногами замялся, потом продолжал: — Но представляешь, что будет, если выяснится, что этот дипломат был причастен к поражению Японии? Его же все сочтут подколодной змеей, затаившейся на груди родины, — сказал Ногами, понижая голос до шепота.
— Но ведь…
— Довольно, больше ни слова! И вообще уже поздно. Извини, что сорвал тебя с заседания конгресса.
— Это меня нисколько не волнует.
— Ты не прав, к науке следует относиться с уважением. Да и зачем нам с тобой без конца толочь воду в ступе? — Ногами сделал несколько шагов вперед. — Прощай, Реити, — сказал он.
Асимура поспешил за ним, он был очень взволнован.
— Будь здоров, еще раз прошу, позаботься о Кумико. Такако уже в годах, ей одной трудно. Ее тоже не забывай.
— Значит, мы больше не увидимся?
— Наверно. Хотелось бы, чтобы ты передал привет Сэцуко, но, к сожалению, этого делать нельзя. Постарайся хранить мои чувства в своем сердце.
— И все же… И все же дайте ваше согласие на встречу с женой и Кумико. Я сделаю так, что они ни о чем не догадаются.
— Благодарю тебя. Может быть, я извещу тебя письмом, если появится такая возможность. Но сейчас я этого делать не смею.
Ногами поднял руку, давая Асимуре понять, что дальше провожать его не следует.
— Дальше я пойду один, ты оставайся пока здесь.
Он спустился по каменным ступеням вниз и, не оглядываясь, пошел через парк. Его чуть ссутулившаяся фигура вскоре смешалась с гуляющими и растаяла вдали.
21
Возвратившись с конгресса домой, Асимура, не успев переодеться с дороги, сразу позвонил Такако.
— Удивительно! — воскликнула Сэцуко, видя, как муж набирает знакомый номер.
Бывало и прежде, что Асимура по возвращении из очередной поездки звонил Такако, но такая поспешность за ним наблюдалась впервые.
— Здравствуйте, тетушка! Я только что вернулся из Фукуоки. Как ваше здоровье? Ничего в мое отсутствие не стряслось?
Со стороны можно было подумать, что Асимура отсутствовал по меньшей мере год, и в тоне его чувствовалась не просто вежливость, с какой обычно задают подобные вопросы, а искренняя сердечность.
— Так, значит, все в порядке, а как себя чувствует Кумико?
— Противный, — проворчала Сэцуко. Она решила, что муж просто подтрунивает над теткой.
