мотался бы туда-сюда и не сумел бы полностью отдаться делам. Оказывается, женщина и политика не всегда совместимы.
Но, как бы ни преуспел он в работе, тоска по любимой всё равно сильна. Так бы и полетел к ней! Наверное, идеальный вариант, когда удаётся распределить время между работой и любовью. Надо попытаться именно так организовать свою жизнь, когда Кацуко вернётся из Токио… До чего долго тянется этот месяц: кажется, целая вечность прошла с тех пор, как он в последний раз видел её прекрасное лицо. После разлуки одной ночи будет мало, он постарается задержаться на горячих источниках подольше…
Полежав немного, Гисукэ принялся крутиться в воде, как это делала Кацуко: на спину, на один бок, на другой, на живот, очень полезно, улучшает кровообращение…
При каждом повороте ему казалось, что вот-вот раздастся её голос, и он продолжал вертеться уже не с оздоровительными целями, а как бы пытаясь вызвать прекрасный образ. Если бы сюда случайно заглянула жена или прислуга, они бы наверняка подумали, что хозяин дома тронулся умом.
И вдруг в один миг всё перевернулось, всё провалилось в тартарары. Из Асия пришла телеграмма от Мицухико Сугимото. 'СВОЮ КАНДИДАТУРУ СНИМАЮ РЕШЕНИЕ БЕСПОВОРОТНО ПРОСТИТЕ'.
Снимает кандидатуру… значит, не будет мэром… и решил это бесповоротно… До Гисукэ с трудом доходил смысл телеграммы. А когда дошёл, всё поплыло перед глазами, фусума дрогнули, потолок перекосился.
Немного опомнившись, он бросился звонить в Асия. Трубку взял кто-то из членов семьи и сказал, что Сугимото-сан сегодня утром уехал, куда и когда вернётся — неизвестно… Старик сбежал…
Сбежал?.. Да нет, конечно, никуда он не уехал, просто не хочет подходить к телефону. Что же случилось? Почему вдруг такой категорический отказ после такого радостного согласия?.. Гисукэ заметался по комнате. Надо срочно ехать в Асия. Настоять, чтобы Сугимото его принял. Уговорить, уломать, пристыдить, упасть на колени…
Отказ Сугимото баллотироваться был для Гисукэ настоящей катастрофой. Три дня назад вышел специальный номер 'Минчи', посвящённый кандидату на пост мэра Мицухико Сугимото. Реакция горожан превзошла все ожидания — в Мизуо ликовали. И вдруг такое! Авторитет газеты упадёт ниже нуля.
Но этим дело не ограничится. Никто не станет разбираться, Гисукэ Канэзаки обвинят в ложной информации. Из бойца, одинокого волка, сражавшегося с целой собачьей сворой, он превратится в дурака, вруна, пустозвона. Станет предметом насмешек всего города.
Но самым нестерпимым будет торжество Мияямы. А он-то ещё собирался подрезать крылья этому зарвавшемуся честолюбцу! Его сторонники будут смеяться, рассказывая на каждом углу, как Канэзаки сел в лужу. Гисукэ представил себе лицо Мияямы: от смеха глаза за стёклами очков превратились в щёлочки, а рот-бантик растянулся. Его передёрнуло.
Сидя в ночном поезде, Гисукэ думал об одном: что же произошло? Неужели отказ Сугимото — результат махинаций Мияямы?! Скорее всего, этот прохвост помчался к старику, начал плакаться, прикидываться этаким несчастненьким, невезучим… А ведь какую радость изобразил, узнав, что Сугимото согласен баллотироваться! Как хорошо, мол, как нам повезло, сейчас же приступлю к подготовке предвыборной кампании, так буду занят, что в ближайшее время и вырваться не смогу, чтобы лично поздравить старика… Вот и приступил… К чему только?..
Ладно, с Мияямой всё более или менее ясно: пустил в ход всю свою пакостную хитрость, чтобы воздействовать на старика. Но Сугимото?! Он-то как мог поддаться на уговоры? Как бы хорошо он к Мияяме ни относился, как бы ни покровительствовал ему в прошлом, но человек он отнюдь не бесхарактерный, чтобы пойти у кого-то на поводу. Наоборот, Сугимото всегда славился своей настойчивостью, упорством, умением довести начатое до конца. Или это уже нечто старческое, если не маразм, то вялость, равнодушие, что ли? В таком случае, пожалуй, можно будет на него воздействовать, уговорить вернуться на прежние позиции. Мол, не по-мужски это — нарушать данное слово… Сейчас у Гисукэ было совершенно другое состояние, чем во время первой поездки в Асия. Тогда надежда превалировала над решимостью нажать на старика, а ныне надежды поубавилось, но решимость ринуться в атаку возросла или, вернее, достигла своего предела. И всё равно дурное предчувствие не покидало его. В поезде он не сомкнул глаз.
В Кобе Гисукэ прибыл в шесть утра, ещё только светало. Привокзальная столовая в такую рань была закрыта, и он, даже не выпив чаю, помчался на такси в Асия. Доехал быстро, гораздо быстрее обычного — часы пик ещё не начались.
Нарушая все приличия, Гисукэ вторгся в утренний сон семьи Сугимото. И это ему помогло. Когда он уже собрался заявить, что готов ждать возвращения хозяина хоть целую неделю у порога их дома, старик сам вышел к нему.
Поначалу Гисукэ говорил спокойно, просил одуматься, но Сугимото не соглашался, ссылаясь на какие- то особые соображения. Был он явно смущён. Низко склонив белоснежную голову, пробормотал: 'Я очень виноват перед тобой!', но причин отказа так и не объяснил. Гисукэ протянул ему специальный выпуск газеты 'Минчи' — как же так, ведь всему городу уже известно, что Сугимото-сан дал согласие баллотироваться, граждане встретили это сообщение с искренней радостью… На лице старика появилось мучительное выражение, однако он сказал, что его решение твёрдо.
Тогда Гисукэ ринулся напролом:
— Что произошло? Мияяма виноват?
— Да нет…
— Наверное, был у вас, умолял отказаться в его пользу, помочь ему по-настоящему стать на ноги?
— Нет. Мияяма не приезжал и даже по телефону не звонил. Я говорю правду…
— Тогда я вообще ничего не понимаю! Что с вами случилось? Неужели ваше обещание пустой звук?.. Какие у вас особые соображения?.. Да поймите же меня, пока я не узнаю истинной причины, я просто не могу, не имею права вернуться в Мизуо! Я ведь далеко не мальчишка, у меня есть чувство собственного достоинства, обязательства перед гражданами, наконец!..
Сугимото вновь забормотал нечто невразумительное: с одной стороны, мол, он не уверен в своём здоровье, с другой — недостаточно знаком с методами управления, основанными на принципе провинциальной самостоятельности… Потом запнулся, поняв, что противоречит собственным прежним утверждениям… И наконец, оказавшись в тупике, сказал: Вчера был у меня один человек… Из Мизуо. Зовут его Киндзи Коянаги… Так вот, он попросил меня отступиться, потому что вопрос о будущем мэре уже решён — им будет Мияяма… Ещё он сказал, что, если я буду настаивать на своём и вопреки его совету выставлю свою кандидатуру, он будет вынужден мне противодействовать, ибо 'Врата дракона' поддерживают Мияяму… Оябун Коянаги сам не прибегает к насилию и другим запрещает, однако не может поручиться за молодых парней из 'Врат дракона' — за всеми уследить невозможно, да и непослушные среди них есть… Говорил он очень учтиво, но голос его звучал жёстко, и глаза были, как ножи… Я, конечно, уже старый, но мне не хочется, чтобы меня зарезали или сбили машиной… Умереть в собственной постели куда приятнее…
17
Киндзи Коянаги суждено было появиться ещё раз.
Потерпев фиаско в Асия, Гисукэ Канэзаки бросился к Кейсукэ Огаве, — и история повторилась.
Кейсукэ Огава родом был не из Мизуо, а с севера провинции. В недавнем прошлом депутат верхней палаты парламента, сейчас он оказался не у дел. Закат его политической карьеры начался тогда, когда он из палаты представителей перешёл в верхнюю палату. Всем было ясно, что он не пройдёт, если на предстоящих парламентских выборах вновь выдвинет свою кандидатуру. Конечно, у него оставалась партийная работа. Являясь одним из старейших членов 'Кэнъю', Огава в настоящее время занимал почётный пост советника провинциального комитета. Но этот человек, всю жизнь находившийся в гуще политических событий и сейчас ещё полный энергии, мечтал расцвести последним цветом и с радостью принял
