уважение. Она первой из деревенских детишек переняла этот жест у Джимбо, и теперь все остальные тоже начали ей подражать. Кими вообще была у них заводилой.
Джимбо поклонился в ответ.
Счастливо, Кими.
Он вернулся к воротам Мусиндо как раз вовремя, чтобы увидеть, как к ним галопом подлетели два всадника. В первом Джимбо узнал бывшего монаха, Ёси. Второй всадник едва держался в седле. Это был преподобный настоятель Сохаку.
Оба они были тяжело ранены, причем Сохаку — более серьезно, чем Ёси.
Помоги мне перевязать его, — попросил Ёси. — Скорее, пока он не истек кровью!
Я сам его перевяжу, — сказал Джимбо. — А ты позаботься о себе. В тебя не только стреляли, тебя еще кололи и рубили.
Где? — Ёси коснулся своих ран и рассмеялся. — Чепуха!
Крупнокалиберная пуля вошла Сохаку в грудь, с левой стороны, пробила легкое и вышла из спины, оставив рваную рану величиной с кулак. Он не умер лишь чудом — и тем не менее, он все еще был жив.
Ну что, Джимбо, — поинтересовался Сохаку, — что мудрого ты скажешь умирающему?
Да ничего. Все мы — умирающие.
Сохаку рассмеялся и тут же осекся. Из угла рта у него протянулась струйка крови.
Ты все больше становишься похож на старика Дзенгэна.
Преподобный настоятель, вам нужно лечь.
Некогда. Перевяжи меня. — Сохаку повернулся к Ёси. — Иди в оружейню. Принеси мне другой доспех.
Слушаюсь, преподобный настоятель.
Там, куда вы отправляетесь, вам не понадобится доспех, — сказал Джимбо.
Ошибаешься. Я отправляюсь в битву. И мне нужен доспех, чтоб не рассыпаться по дороге, иначе я так туда и не доберусь.
Настоятель Сохаку, ваши битвы окончены.
Сохаку улыбнулся.
Я отказываюсь умирать от пули.
Джимбо осторожно наложил на рану мазь из целебных трав, а потом плотно перетянул торс Сохаку шелковым бинтом. Внешнее кровотечение остановилось. А внутреннее теперь остановит лишь смерть.
Ёси помог Сохаку надеть новый доспех и осторожно зашнуровал его. Теперь торс, живот и бедра настоятеля были закрыты пластинами из железа, лакированого дерева и кожи. Сохаку взял шлем, но отказался от стального воротника, закрывающего шею, и лакированой маски для лица.
Преподобный настоятель, — сказал Ёси, — так вам могут отрубить голову.
Как по-твоему, кто идет по нашему следу?
Несомненно, господин Сигеру, — ответил Ёси.
Если б я пребывал в наилучшей форме, ветер и освещение были выгодны для меня, а все боги — благосклонны, мог бы я его одолеть?
При всех этих условиях — не исключено.
А с нынешними моими ранами какие у меня шансы?
Никаких, преподобный настоятель.
Вот именно. Потому я лучше предоставлю Сигеру возможность нанести чистый удар.
Стой или иди, исход один — смерть, — сказал Джимбо. — Лучше останьтесь и умрите спокойно.
В конце все мои долги слились в один. Долг перед князем Гэндзи. Долг перед моими предками. Долг перед самим собой. Ответ один — смерть в бою.
Сохаку согнул ногу под тем углом, который понадобился бы для верховой езды, и Ёси перебинтовал ее кожаными полосами. Потом он подвел лошадь Сохаку и помог настоятелю взобраться в седло.
Как так вышло, что вы выступили против князя Гэндзи? — поинтересовался Джимбо.
Его мнимые пророчества ведут клан к гибели. Я хотел ниспровергнуть его и тем самым спасти клан. Я потерпел неудачу. Теперь я должен извиниться.
Джимбо промолчал.
Сохаку улыбнулся.
Ты думаешь, что в таких случаях обычно совершают ритуальное самоубийство. Это верно. Но данный случай требует схватки. Куда приятнее убить мятежника, чем обнаружить, что он сам себя убил. Искренность извинения требует, дабы я поступил так, как это будет лучше для тех, перед кем я извиняюсь.
Я понимаю, — сказал Джимбо, — но согласиться с этим не могу. Если уж вам надлежит умереть, лучше сделать это, не прибегая к насилию. Тогда вы не добавите лишнего груза к вашей карме.
Ты ошибаешься, Джимбо. Это именно моя карма требует боя. — Сохаку поклонился и скривился — видимо, даже это незначительное движение причинило ему боль. — Помяни меня перед своим Богом или Буддой, когда придешь к нему. Если, конечно, он есть.
А почему ты уходишь для медитации в горы? — спросила Кими. — Я думала, у тебя для этого есть специальная хижина.
Джимбо! — улыбаясь во весь рот, заявил Горо.
Иногда мне нужно побыть вдали от всех и от всего, — объяснил Джимбо.
Ты уходишь надолго?
Джимбо, Джимбо, Джимбо!
Нет, ненадолго.
Тогда мы подождем тебя здесь.
Твои родители будут скучать по тебе.
Кими рассмеялась.
Глупый! У моих родителей одиннадцать детей!
Тогда я увижу тебя, когда вернусь, — сказал Джимбо. Он поклонился, сложив руки в гассё. Кими повторила его движение.
Джимбо, Джимбо, Джимбо! — сказал Горо.
Горная хижина, в которой Джимбо предавался одиноким медитациям, была скорее намеком на строение, чем настоящим строением. Она была сооружена из связанных вместе ветвей. Крыша над головой почти не закрывала неба, стены почти не мешали видеть окружающие деревья, и от ветра с непогодой хижина почти не защищала. Ее соорудил старый настоятель Дзендэн. Она очень походила на его изображения гор, животных и людей, исполненные одним движением кисти. Недосказанное говорило о предмете куда больше, чем высказанное.
Слова Сохаку тяжким грузом легли на душу Джимбо.
«Это именно моя карма требует боя», — сказал настоятель.
Не такой ли была и карма самого Джимбо?
Он стал совсем другим человеком. В этом не могло быть ни малейших сомнений. Но действительно ли он полностью освободился от прошлого? Действительно ли он, как полагал, избавился от вского себялюбия? Действительно ли им двигало лишь стремление привести Старка к освобождению от страданий? А вдруг это коварный, едва уловимый самообман, который еще крепче привязывает его к иллюзиям?
Дыхание Джимбо становилось все более глубоким. Вскоре вдохи и выдохи сделались незаметны, а содержание разума и содержание окружающего мира перестали различаться. Он вошел в безбрежную пустоту в тот самый миг, когда она вошла в него.
Мэри Энн вышла из хижины, радостно улыбаясь — наверно, думала, что сейчас увидит Старка. Увидев вместо него Круза, женщина развернулась и бросилась в дом.
Круз успел схватить ее прежде, чем она прицелилась в него из дробовика, и ударил в висок рукоятью
