Сигеру с гневным возгласом отсек лишние головы, внезапно выросшие у него на теле. Одержимость демонами превратила его в чудовищную насмешку над человеческой жизнью. Оставался единственный путь к спасению — смерть. Сигеру бросил катану и повернул вакидзаси острием к себе, метя в сердце.
Последняя голова подкатилась к небольшой груде валежника, усыпанной снегом. Мертвое лицо смотрело прямо на Сигеру. Это был Кудо. Сигеру опустил меч. Он помнил, что обезглавив Кудо, он привязал голову к седлу. Когда же он успел перевесить ее на плечо? Сигеру осмотрел себя. Несколько неглубоких ран, да и те он нанес сам, когда отсекал головы. Ничего серьезного. Значит, он не переродился. Сигеру поднял одну из голов за волосы. Узла волос на макушке не было. Не самурай. Незнакомое истощенное лицо. Когда же он его убил? Прочие головы тоже ничего ему не подсказали.
Сигеру взглянул в небо. Небо сияло чистейшей голубизной. Такое небо можно увидеть лишь зимой и лишь вдали от людских селений. Он не видел никаких чудовищных стрекоз. Он не слышал завывания демонов. Видения ушли. Впервые он самостоятельно пришел в себя после столь тяжкого приступа. Быть может, в последнее время он был вменяем вовсе не благодаря Гэндзи. Быть может, некий загадочный механизм временами избавляет его от мучений, если ему удается пережить следующий приступ безумия. Видения, засосавшие его сейчас, были подобны тем, что привели его к заточению в монастыре Мусиндо. Возможно, они вскоре прекратятся сами собою.
Сигеру спустился вниз по склону, туда, где валялась голова Кудо.
Вблизи снежный холмик, возле которого остановилась голова, показался ему каким-то странным. Ветви лежали слишком правильно. Они не попадали сами — их кто-то уложил.
Сигеру отложил голову в сторону, извлек меч и подошел к подозрительному сугробу. Ветви образовывали треугольник. Такой шалаш мог бы соорудить стрелок, сидящий в засаде. Но почему именно здесь? Сигеру встал так, чтоб не оказаться на линии огня, и поскреб снег острием меча. Ком снега провалился внутрь, и образовалось отверстие.
Сугроб оказался полым.
Внутри лежали два тела.
ГЛАВА 12
Судзумэ-но-кумо
Можешь ли ты вести себя перед картиной подобно слепцу, посреди музыки — подобно глухому, на пиру — подобно покойнику?
Если нет, то позабудь свою катану и вакидзаси, свой лук и стрелы с перьями ястреба, своего боевого коня, свой доспех и свое имя. Ты недостаточно дисциплинирован, чтобы быть самураем. Стань крестьянином, священником или торговцем.
Избегай также красивых женщин. Они слишком опасны для тебя.
Эмилия все тщательно продумала. Она готова была сказать князю Гэндзи, что теперь они с Мэттью помолвлены. Что таков обычай ее единоверцев: если один умирает, другой занимает его место. Что ее грядущий брак с Зефанией основывался на вере, а не на любви, — так же, как и брак с Мэттью.
Все это, конечно, было притянуто за уши, но Эмилия надеялась на разницу культур; авось ее объяснение все-таки покажется японцам правдоподобным! Ведь множество японских обычаев просто не укладывались у нее в голове. Наверное, должно быть справедливым и обратное. Тогда ее слова не вызовут особого подозрения. Мэттью согласился сказать, что они и вправду помолвлены. Это хорошо. А со временем она уж как-нибудь отыщет другую причину, которая позволила бы ей остаться в Японии — ведь на самом деле Мэттью не собирается на ней жениться, да и она не желает выходить за него замуж. Ничего. Настанет срок, и она что-нибудь придумает. Обязательно придумает — ведь у нее просто нет другого выхода. Она никогда не вернется в Америку. Никогда и ни за что.
К огромному облегчению Эмилии — она никогда толком не умела врать, — ей не пришлось обосновывать свое право остаться в Японии. Когда князь Гэндзи объявил, что они переезжают из Эдо в Акаоку, его княжество, находящееся на острове Сикоку, он просто счел само собой разумеющимся, что Эмилия и Мэттью едут с ним.
И вот теперь она путешествовала вместе с утонченным молодым князем. Мэттью и госпожа Хэйко уехали в другую сторону. Дядя князя, Сигеру, вернулся по их следам. Хидё остался у перекрестья. Хотя никто об этом не говорил, ясно было, что японцев беспокоит возможная погоня. А что означал обстрел с моря? Неужто кто-то из империй-преступников — Британия или Франция, или даже Россия — напали на Японию, чтоб сделать ее своей колонией? Эмилия была уверена, что Соединенные Штаты не могут быть причастны к столь аморальным действиям. Америка сама некогда была колонией и терпеть не могла, когда кто-то пытается подчинить независимые народы. Да, Америка одобрила политику открытых дверей, позволяющую всем народам беспрепятственно общаться меж собой, и не признавала притязаний империй на якобы законно принадлежащие им сферы влияния. Эмилия хорошо помнила, как это объяснял Зефания. Наверно, теперь ей следует снова называть его не Зефанией, а мистером Кромвелем. Царствие ему Небесное.
В долине было не так холодно, как наверху, в горах. Утром они свернули на юго-запад. Эмилия определила это по солнцу. Они ехали по тропе вдоль мелкого ручья; течение было таким быстрым, что ручей не замерзал до конца. Снег местами слежался в плотную корку, и теперь эта корка похрустывала под копытами лошадей.
А как по-вашему будет снег? — поинтересовалась Эмилия.
Юки.
Юки. Красивое слово.
Если нам придется задержаться здесь, оно перестанет казаться вам красивым, — сказал князь Гэндзи. — Здесь неподалеку есть небольшая хижина. Скромный приют — но все лучше ночевки под открытым небом.
Я выросла на ферме; я привычна к скромности и простоте.
Гэндзи весело улыбнулся.
Представляю себе! А что вы выращивали? Думаю, не рис!
Мы выращивали яблоки. — Эмилия ненадолго умолкла, вспоминая счастливые годы детства, своего красивого отца, красавицу-мать, милых младших братьев… А больше она ничего не стала вспоминать, чтоб не позволить недавнему прошлому отравить ее былое счастье. — Рисовые плантации и сад ничуть не схожи между собою. Однако же, мне кажется, что самая суть работы земледельца повсюду одинакова, что бы он ни выращивал. Он всегда зависит от времен года и превратностей погоды, и это главное.
Превратностей?
Превратности — неожиданные изменения. Единственное число — превратность.
Ага. Превратность. Спасибо.
Он запомнит это слово. До сих пор он запоминал каждое новое слово, которое сообщала ему Эмилия. Его способности произвели на девушку глубокое впечатление.
Вы быстро учитесь, князь Гэндзи. За эти три недели ваше произношение заметно улучшилось и словарь расширился.
Это всецело ваша заслуга, Эмилия. Вы — необыкновенно терпеливый наставник.
С хорошим учеником всякий учитель покажется хорошим, — сказала Эмилия. — И, конечно же, если хвалить наставника за успехи ученика, то следует похвалить и Мэттью.
За успехи госпожи Хэйко — несомненно. А своими успехами я обязан исключительно вам. Мэттью я понимаю гораздо хуже. Мне кажется, или ваше произношение действительно несколько отличается?
Вы совершенно правы.
Вы произносите слова четко, без растягивания — это чем-то напоминает речь японцев. А он говорит — будто напевает, вот так вот…
