расположенными по обе стороны Внутреннего моря. Он принял клятву верности от господ Бандана и Хикари, и тем самым возвысился до статуса князя. В ходе двух молниеносных кампаний войска ее мальчика нанесли такой урон режиму Ходзё, что многие уже предрекали ему скорое падение.
Год назад госпожа Новаки была четырнадцатилетней девственницей, настолько красивой, что ее родственники стремились через нее породниться с императорской фамилией в Киото. Теперь же она была пятнадцатилетней матерью безумного младенца, затворившейся в монастыре вдали от дома, в монастыре, построенном специально для того, чтобы предоставить убежище ей и ее несчастному отпрыску. Из-за изъянов ребенка было очевидно, что ни ему, ни матери не суждено когда-либо покинуть монастырь.
Год назад госпоже Киёми и в голову не пришло бы отправиться так далеко на север. На самом деле, до сих пор она пересекала Внутреннее море, лишь когда покинула свой дом в Кобэ, чтобы выйти замуж за Хиронобу, а затем — раз в год, чтобы навестить родню. Теперь же она пообещала господину Бандану, что будет проведывать его дочь дважды в год, весной и осенью, проверять, все ли у нее хорошо. Поскольку она теперь была матерью князя и сам князь сопровождал ее во время этих визитов, это было большой честью для господина Бандана, хоть она и была вызвана неприятными обстоятельствами. Это простое проявление доброты привязало его к Хиронобу куда крепче, чем все требования чести и взаимные обязательства.
Поскольку госпожа Киёми фактически исполняла обязанности регента при сыне, ей необходимо было учитывать подобные тонкости. Официальный регент, генерал Рюсукэ, хотел лишь добра, но для правления не годился. Он и регентом-то стал лишь потому, что этого от него, как от старшего из оставшихся в живых военачальников клана, этого ожидали — и потому, что ему хватало ума понять, что он недостаточно умен, чтобы на самом деле исполнять эти обязанности. В противном случае его пришлось бы убить, поскольку попытки обойти его были бы столь вопиющим оскорблением, что он просто обязан был бы, вне зависимости от собственного желания, устроить заговор против госпожи Киёми и Хиронобу. Конечно же, она не стала бы делать это сама. Только ведьмы убивают своих врагов собственноручно, обычно посредством яда, или тонкой проволоки, или иглы в висок, или удушения. Последние два метода почти не оставляли следов, и потому пользовались особенной любовью у ведьм, спящих со своими жертвами. Но одна лишь мысль о том, чтобы лечь в постель с тупицей наподобие генерала Рюсукэ заставила госпожу Киёми скривиться. Уже одного этого хватило бы, чтобы остановить ее, даже если бы она была ведьмой. На самом же деле, если бы убийство сделалось необходимым, его совершил бы Го. Хоть он и варвар, его верность так же нерушима, как и у любого самурая. Ей и ее сыну необычайно повезло, что у них есть Го.
Со стороны монастыря послышались неистовые детские крики. Сидзукэ проснулась.
Хиронобу взобрался на каменный выступ и спросил:
— Го, если бы тебе потребовалось оборонять этот монастырь, что бы ты стал делать?
— Во-первых, я перестал бы изображать из себя такую легкую мишень для вражеских лучников, — заметил Го.
— Но сейчас вокруг нету никаких вражеских лучников, — возразил Хиронобу. — Я имел в виду — «если».
— Вы — князь, — сказал Го. — Если вы желаете строить предположения, исходя из существующих условий, с вашей стороны разумнее будет всегда предполагать, что опасность наличествует всегда.
Удрученный Хиронобу сошел с камней на мягкую лесную подстилку.
— Так что, мне следует постоянно беспокоиться о том, не убьют ли меня?
— Вам никогда не следует беспокоиться об этом, — отозвался Го, — но вам всегда следует осознавать такую возможность. Вы захватили пятнадцать владений силой своего оружия, и тем самым приобрели кровных врагов в лице вассалов и родичей тех правителей, которым вы помогли отправиться в Чистую Землю.
— Они дали клятву повиноваться мне, взамен за сохранение жизни.
— Неужели вы и вправду настолько молоды, мой господин?
— Мне семь лет, — возразил Хиронобу. — Это не так уж мало.
Внезапно из-за стен монастыря донесся пронзительный вопль.
Хиронобу придвинулся поближе к Го.
— Кого-то мучают. Но ведь нехорошо кого-то мучать в святом месте, разве не так?
— Никого там не мучают. Это кричит младенец.
— Младенец? — Хиронобу снова прислушался. На лице его отразилось явственное сомнение. — Я слыхал, как кричат младенцы. Это звучит совсем иначе.
— Это младенец, — повторил Го. В груди у него было холодно и пусто, и он почти слышал, как его слова отдаются в этой пустоте. «Это младенец», — сказал он, но подразумевал: «Это ведьма».
Как это случилось? Го сам толком не понимал. Он раз за разом прокручивал ту ночь в своей памяти, и все равно не понимал.
Вот только что он помогал дочери господина Бандана добраться до его покоев. А в следующее мгновение он уже лежал с ней в развалинах старых укреплений, оставшихся от варваров-эмиси — а развалины эти находились в часе езды от замка. Он воспользовался ее юностью и неопытностью — это Го понимал. Но он не хотел этого, совершенно не хотел. Сперва они просто пошли пройтись, потом решили прокатиться на его жеребце, а потом спрятались в этих развалинах, спасаясь от налетевшего шквала. А потом… Слишком поздно думать. Сделанного не воротишь.
Го не боялся смерти. Он думал, что умрет на берегу залива Хаката, когда высадился там вместе с монголами десять лет назад — и, возможно, лучше бы ему и вправду было умереть там. С тех пор каждое мгновение его жизни было даром богов. Теперь же приход смерти превратился лишь в вопрос времени. Девушка обещала никому ничего не говорить, но, в конце-то концов, она всего лишь девушка. Рано или поздно она кому-то проболтается, а тогда это обязательно дойдет до ее отца. И голову Го выставят на пике перед воротами этого замка. Возникшая в его сознании картина вызвала у Го горькую улыбку. По крайней мере, он обретет утешение в уверенности: род его матери на нем пресечется. Ведьмовской дар передается только из поколения в поколение, и никак иначе. Если от Го не родится ведьма, то потом уже не будет иметь значения, сколько дочерей будет у Чиаки и его потомков. Колдовство будет разрушено.
Но неделя проходила за неделей, а господин Бандан так и не слал к господину Хиронобу гонца, требуя отдать ему голову Го. Быть может, Новаки оказалась куда более тверда, чем ему верилось. Хоть это и казалось невероятным, она хранила тайну. Когда вести все же пришли, они дошли не с официальным гонцом, а со слухами, и слухи эти были для Го хуже смертного приговора. Госпожа Новаки была беременна. Теперь Го точно знал, что произошло. Его мать все-таки одержала победу. Она в последний раз, уже из могилы воспользовалась им, чтобы открыть путь для очередной себе подобной.
Он должен был убить ведьму. Надежнее всего было бы убить Новаки — тогда ведьма умрет прямо во чреве. Стоит ведьме появиться на свет, и ее уже очень трудно убить, даже во младенчестве. Люди вокруг нее, побуждаемые неведомыми силами, исполняют ее желания и безмолвные приказы. Его дед и его отец — оба они были могучими воинами! — превратились в сухую мякину, тень себя прежних, и все из-за требований женщины, приходившейся одному из них дочерью, а другому — женой. Всю свою жизнь — детство, юность, зрелые годы — Го страдал от ядовитых насмешек соплеменников. Ведьмин сын. Бабский пес. Евнухово отродье. Но стоило появиться его матери, и насмешники тут же съеживались и делались почтительны и покорны. Они ненавидели ее и презирали ее родню. Но когда она говорила о будущем, они внимали ей и несли подношения. Когда она творила заклинания, больные выздоравливали, здоровые умирали, к глухим возвращался слух, а ее враги слепли. Или так случалось довольно часто. Достаточно часто, как напоминала ему мать, чтобы в их очаге никогда не гасло пламя, их лошади всегда были накормлены и напоены, а их животы — набиты едой.
Но как убить Новаки? Это было нелегким делом. Она — дочь правителя, а значит, ее держат во внутренних покоях незнакомого ему замка. Лучше всего было бы пробраться туда тайком. Но, к несчастью, Го не обладал таким умением. Его искусство — это искусство кавалериста. Для него лучшая тактика — конная атака, на всем скаку, с неожиданной стороны. Неподходящая тактика для штурма женских покоев в замке. Го ждал возможности, хоть какой-нибудь возможности, но так и не дождался. Ребенок появился на свет, за два месяца до положенного срока.
И, как ждал и как боялся Го, это оказалась девочка.
