власть. Традиции обречены, но пока что Саэмон считал весьма полезными тех, кто по-прежнему твердил о своей приверженности к ним.
Это было воистину смешно. Традиции верности и чести, которыми так гордятся самураи — это всего лишь сказочки, точно такие же, как и сказочки чужеземцев о христианских добродетелях. Великая заповедь их Бога гласит: не убий. Они же убивали и несли опустошение на всех пяти континентах, на протяжении тысячи лет — под этим самым знаменем. Нет, Саэмон отнюдь не презирал чужеземцев за это. Лицемерие — существенная часть всех разновидностей власти. Немногочисленные выдающиеся люди делают то, что пожелают, и при этом убеждают легковерных следовать правилам, которыми они сами пренебрегают. И ту же самую роль, какую для христианских королей и вельмож играли заповеди, для самураев играл миф о верности и самопожертвовании, маскирующий многовековую традицию самовосхваления и измены.
Настоящий самурай — это не слепо преданный служака, стремящийся к самопожертвованию и связанный по рукам и ногам своими понятиями о чести, а скорее практичный, умеющий манипулировать людьми, вероломный политический гений — иными словами, человек, подобный самому Саэмону.
Таро представлял собою лишь одну часть тайной кампании, которую Саэмон вел против Гэндзи. Другой ее стороной был закон, предложенный Гэндзи — введение равенства для всех, включая отмену явления, которое сам Гэндзи именовал «буракумин», а все прочие — «эта». Сам по себе этот закон был необходим, поскольку Японии нужно было хотя бы внешне изобразить, будто она следует странным верованиям чужеземцев, касающихся «свободы» и «равенства». Но донесения говорили об активном участии Гэндзи в уничтожении деревни эта в княжестве Хино, произошедшем несколько лет назад. Не правда ли, занятное совпадение? Саэмон был уверен, что Таро что-то знает об этом, хотя пока что он ничего не сказал. Но наверняка есть способ разговорить его. Главное — найти этот способ.
Спешить не надо. Саэмон всегда мастерски умел подыскать нужный прием для нужного человека. Найдет и то, что подойдет для Таро. Ну а пока что он уже отправил агентов в Калифорнию, расследовать еще одно полученное им странное донесение. Это был скорее слух, чем информация, но это был волнующий слух.
Он гласил, что гейша Майонака-но Хэйко, прославленная красавица, которая, как известно, была любовницей Гэндзи во времена сражения при Мусиндо, вскорости после этого была отослана в Калифорнию и несколько месяцев спустя родила там сына. Через сколько именно месяцев это произошло — пока установлено не было. Источники Саэмона также не смогли сказать ничего определенного об отце. Самым вероятным считался американец Мэттью Старк, бывший товарищ Гэндзи по оружию и нынешний деловой партнер. Но — именно это и вызывало особое волнение — не исключалось, что это сам Гэндзи.
Если отец мальчика — Гэндзи, то что мальчик до сих пор делает в Калифорнии? Даже если он — сын гейши, он — наследник мужского пола, а в нынешний момент другого у Гэндзи нету. Это было особенно загадочно, если учесть данные Хэйко. Женщина ее талантов и красоты — более чем приемлемая мать для наследника. Ей совершенно не обязательно становиться женой Гэндзи, но из нее, несомненно, вышла бы превосходная наложница. Этого не произошло. Почему?
Существовала ли какая-то связь между предложением Гэндзи отменить княжества, законом, касающимся касты отверженных, и изгнанием красавицы-гейши, которая, возможно, являлась матерью его единственного сына? Саэмон не мог придумать никакой хоть сколько-нибудь вразумительной связи между этими событиями. Однако же, опыт учил его, что если он в настоящий момент не способен углядеть каких-то взаимосвязей, это еще не значит, что их не существует.
Продолжать размышления не имело смысла. Единственный способ выяснить правду — продолжать исследовать, в данном случае — исследовать прошлое. Гейша Хэйко сюда не возвращалась. Если что-то и было сокрыто, то это было проделано в Америке, а значит, там это и следует раскрыть. Саэмон уже послал двух лучших своих агентов в Сан-Франциско. А тем временем заставил Таро действовать. Один подход, или другой, или, быть может, оба сразу со временем принесут Гэндзи горький плод.
— Господин Таро, нам не следует больше медлить.
— Мы не медлим, — сказал Таро. — Мы сопровождаем госпожу Ханако и госпожу Эмилию. До тех пор, пока они желают оставаться здесь, мы тоже здесь остаемся.
Заместитель придвинулся к Таро поближе и негромко произнес:
— Люди начинают нервничать, а нервничающим людям недостает решимости. Господин, давайте покончим с этим сопровождением и займемся нашей настоящей задачей.
— И из-за чего они нервничают?
Таро до крайности бесило то, что этот разговор вообще имел место быть. Что сталось с великой добродетелью самураев — беспрекословным повиновением? Нынешние молодые люди совершенно не похожи на тех, что были в его время. Насколько другими в их возрасте были они с Хидё! Никаких непрестанных вопросов, никаких непрошеных предложений, никакого нервного нетерпения. Да, господин. Слушаю и повинуюсь, господин. Так оно было, не больше и не меньше. Что бы сделал старый господин управляющий, Сэйки, если бы Таро или Хидё принялись ему говорить, как следует поступить? Несомненно, огрел бы их мечом плашмя. То, что Таро и не думал обойтись так со своим заместителем, показывало, насколько мягкотелыми стали они все за каких-нибудь несколько лет.
— Им становится не по себе просто от пребывания здесь, в Мусиндо, господин.
— Не по себе? Это должно быть честью для них — что они находятся в месте, где наш клан одержал одну из величайших своих побед.
— Это и есть честь для них, господин Таро. Я вовсе не хотел сказать, что это не так. Проблема во всех этих старых слухах.
— Каких еще слухах?
— Про призраков и демонов.
Таро прикрыл глаза. Он сделал несколько медленных, глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться и не заорать в гневе, и лишь после этого снова открыл глаза. Он заговорил — очень мягко, как всегда, когда бывал разъярен.
— Когда мы вернемся в Эдо, — сказал Таро, — напомни мне, чтобы я набрал настоящих самураев, а этих переодетых маленьких девочек вернул матерям.
— Господин! — воскликнул заместитель. Он виновато поклонился, благодаря чему несколько замаскировал дрожь в коленках. — Я понимаю, это глупо. Но тут нечто большее, чем просто слухи. Странные звуки исходят из зданий, из рощ, а иногда словно бы и из самой земли. Трудно винить людей за то, что им не по себе.
— Звуки возникают из-за подземных потоков, — сказал Таро. — Господин Сигеру однажды сказал мне, что здесь они иногда поднимаются к поверхности и время от времени начинают бить горячие источники. Он сказал, что в них очень приятно купаться.
— Господин Сигеру! — воскликнул заместитель.
Таро снова сделал глубокий вдох. Он очень спокойно произнес:
— Я надеюсь, ты не собираешься сказать мне, что они боятся еще и господина Сигеру?
— Жители деревни говорят, что его время от времени видят в лесу. Вместе с маленьким мальчиком. И с воздушным змеем в виде воробья.
— Неужто наше время настолько выродилось, что самураи прислушиваются к болтовне невежественных крестьян? Господин Сигеру мертв. Я видел его отрубленную голову собственными глазами, шесть лет назад, в какой-нибудь сотне шагов от этого самого места, на котором мы сейчас сидим. Я присутствовал при его сожжении. И при том, как его пепел захоронили в «Воробьиной туче».
— Да, господин. Мне следовало выразиться более ясно. Здешние жители не утверждают, что видят живого господина Сигеру.
— А! — отозвался Таро с раздраженным выдохом. — Его призрак.
— Да, господин.
— Оставь меня, — приказал Таро. Его терпение иссякло. Он не открывал глаз, пока за заместителем не закрылась дверь. Если это — самые стойкие самураи, каких он смог найти, — а это так и есть, — то как самураи смогут выстоять против чужеземных армий? Призраки, демоны, бесплотные голоса. Чушь какая!
