Возможно, он позволил себе лишнее.
Лицо Гэндзи не изменилось. Все та же привычная легкая улыбка на губах, все тот же спокойный, ровный тон.
— Я часто думал: интересно, а для ее соотечественников движения ее души так же наглядны, как для нас? — сказал он. — Очевидно, нет, иначе ни вы, ни лейтенант Фаррингтон не зашли бы так далеко. Иногда то, что не видно изнутри, заметнее со стороны. А могу я полюбопытствовать, как вы об этом узнали?
— По чистой случайности, сэр. — Увидев, что Гэндзи реагирует абсолютно спокойно, Смит с облегчением перевел дух. — Просто стечение наблюдений, реплик, странностей в поведении. Все внезапно сошлось воедино, и я сумел это осмыслить. Вы же наверняка должны помнить: среди проживающих здесь европейцев ходит масса разговоров на эту тему, и по большей части — довольно нелестные. А попросту говоря — откровенно непристойные домыслы.
— Но Эмилия очень чопорная девушка.
— Она также очень красивая.
— Насколько я понимаю, да.
— Насколько понимаете? А сами вы этого не видите?
— Честно говоря, нет. Наши представления о красоте настолько расходятся, что можно подумать, будто для наших народов красота и уродство поменялись местами.
Теперь пришла очередь Смита удивляться.
— Так вы что, находите Эмилию уродливой?
— Ну, уродливой — это слишком резко сказано. Я бы скорее употребил слово «непривлекательной».
Смит выдохнул, как будто затаил дыхание и лишь сейчас это осознал.
— Это большое облегчение для меня, сэр, — сказал он. — Если бы вы отвечали на ее любовь взаимностью, ситуация сделалась бы опасной для вас обоих, во всех мыслимых отношениях. Оба наши народа относятся к смешанным бракам без благосклонности. Кроме того, вам ведь нужен наследник, а Эмилия, конечно же, никогда не согласится стать наложницей. Для нее это всего лишь разновидность распутства.
— Вы сказали, что намереваетесь повторно сделать ей предложение.
— Совершенно верно. Как только вернусь сюда.
— А зачем ждать? Сделайте его сейчас.
— Женщине, влюбленной в одного мужчину, требуется время, чтобы открыть свое сердце другому. Мы должны запастись терпением. Может быть, вы пока что расскажете ей о нашем разговоре — в смысле, о моем предложении, а не о том, что вы знаете об ее чувствах, — и скажете, что одобряете его? Ваше одобрение моего сватовства окажется красноречивее всякого объяснения.
— Благодарю вас за мудрый совет, мистер Смит.
Смит ушел. Гэндзи остался один. Да, он вполне может поговорить с Эмилией так, как это посоветовал Смит. Конечно, потребуется кое в чем соврать, но это не проблема. Он куда более умелый лжец, чем она. Он давно уже скрывает свои чувства от Эмилии и ото всех окружающих. Еще один месяц трудности не составит. Но есть куда лучший способ, который сделает все, что он скажет, более правдоподобным. У чужеземцев есть подходящее высказывание на этот счет.
«Дела говорят громче слов».
Замок бурлил, словно котел на огне. Наконец-то их князь предпринял решительные меры, дабы обеспечить продолжение рода.
— Ты слыхала? — поинтересовалась одна служанка у другой, когда они несли подносы с чаем.
— Конечно! Уже все все знают.
— Интересно, кто же это будет?
— Я слыхала, будто он еще не решил.
Третья служанка, шедшая им навстречу, бросила на ходу:
— Придворные дамы.
— Из двора императора или двора сёгуна?
— И оттуда, и оттуда, конечно!
— Политика и влечение, — сказала первая служанка.
Вторая кивнула.
— Так оно всегда, верно?
— Только не для нас, — отозвалась первая служанка, и они тихонько захихикали. На самом деле, они бы попросту расхохотались, не находись они рядом с покоями высокопоставленных мужчин.
Через неделю после отъезда Чарльза Смита в замок прибыли две дамы из Эдо, состоявшие при дворе сёгуна. Состоялась церемония, на которую Эмилию не пригласили. Масами, ее служанка, рассказала Эмилии, что одна из дам — родственница союзника князя Гэндзи, Хиромицу, князя Яманаки. Вторая же приходилась дальней родней князю Саэмону.
— Теперь они обе будут его наложницами, — сказала Масами. — Возможно, позднее он решит жениться на какой-нибудь из них, особенно если она родит ему наследника. Но скорее всего, князь прибережет эту почетную возможность для какой-нибудь еще более знатной дамы, с более выгодными политическими связями. Тогда, если какая-нибудь из наложниц родит наследника, жена его усыновит. Я думаю, что кого бы он ни взял в жены, она скорее будет из окружения императора, а не сёгуна. Звезда императора сейчас восходит, а сёгуна — закатывается.
Так она болтала без умолку, выполняя свою работу. Эмилия улыбнулась, кивнула и ничего не сказала в ответ. Если бы кто-нибудь пригляделся повнимательнее, то обнаружил бы, что ее глаза как-то странно блестят. Но, конечно же, никто не обратил на это внимания.
Гэндзи знал, что ему следует поговорить с Эмилией, но не спешил заводить этот разговор. Он знал, что будет много слез и безмолвных укоров. Безмолвных, поскольку Эмилия никогда ничего не скажет прямо. Да и что она могла бы сказать? Она не знает, как Гэндзи относится к ней на самом деле, и не знает, что Смит поделился с ним своими соображениями относительно ее чувств. Так что сказать ей нечего. Да, это будет мучительно. Он не сможет дать ей никакого утешения, — ее утешило бы лишь его признание, а он не может сознаться в своих чувствах. Если он скажет Эмилии, что любит ее, она останется в Японии, а если она останется здесь, она умрет. Так предвещало его видение. Гэндзи не хотел, чтобы Эмилия умерла, и потому отсылал ее прочь.
Жизнь важнее любви.
Месяц пролетел быстро. Гэндзи обещал поговорить с Эмилией, но до сих пор так этого и не сделал. Надо было ему пригласить Эмилию на церемонию встречи госпожи Фузаэ и госпожи Тиё. Все стало бы ясно без слов. Но Гэндзи не смог заставить себя поступить так. Это было бы чересчур жестоко. А он не хотел причинять Эмилии боль, без которой можно обойтись. Возможно, ему удастся вообще обойтись без разговора, и даже, может, не видеться с Эмилией до тех пор, пока она не уедет с Чарльзом Смитом — а этот день уже не за горами. Когда Смит вернется, он сделает Эмилии предложение, и Эмилия наверняка его примет. Поведение Гэндзи соответствовало нерешительности самураев, о которой он сказал Смиту, и это одновременно и забавляло князя, и причиняло ему боль.
Он отправился в Яблоневую долину в одиночку, как часто поступал, когда ему нужно было обдумать какой-нибудь сложный вопрос. Было нечто умиротворяющее в прогулке между этими деревьями, выращенными много лет назад его матерью. Он не всегда додумывался здесь до ответа, но зато здесь на него нисходил внутренний покой, даже если проблема и оставалась нерешенной. Хидё строго-настрого приказал телохранителям никогда и никуда не отпускать князя без охраны, даже в сердце его собственных владений, рядом со стенами родового замка. С точки зрения Хидё, в последнее время чересчур участились убийства и покушения, и потому расслабляться было нельзя. Гэндзи тщетно пытался поставить Хидё на вид, что его видения о будущем включают, среди прочего, предсказание его смерти. Он знает, когда и где умрет, и час этот еще не наступил. Но Хидё оставался неколебим. Кто ведает, говорил он, какие бедствия могут
