Ёримаса обнаружил, что достигает наибольшего возбуждения, когда уничтожает лучшие их свойства. Поначалу он принимал за таковые красоту. Ему не нужно было оставлять шрамы снаружи. Если таковые оставались изнутри, этого было достаточно. Но постепенно Ёримаса понял, что видимые проявления значения не имеют. У каждой их них, что бы они ни делали и что бы им ни довелось повидать, в глубине души жила сердечная тайна — драгоценное ощущение собственного «я», которое они умудрялись сохранить. Ёримаса научился разыскивать его с необычайным искусством. И тогда их крики делались такими громкими, что почти заглушали смех у него за спиной.
— Если бы дочь ничего для тебя не значила, я бы так не волновался, — сказал Киёри, — но я знаю, что ты ее очень любишь.
— Мидори — всего лишь девушка, — отозвался Нао. — Она не имеет значения. Значение имеет сын, которого она родит.
— Не давай согласия столь легко, Нао. Позволь, я расскажу тебе, каким сделался Ёримаса.
— Нет. Это неважно. — Нао поклонился. — Мы польщены честью, которую вы оказали нашему клану. Мидори выйдет замуж за Ёримасу.
Время шло одновременно и очень медленно, и очень быстро. Иногда Ёримаса был не в состоянии сказать, сколько же его прошло — неделя, или месяц, или большая часть его жизни. И подобное забвение было ближайшим доступным ему подобием счастья.
— Ёримаса!
Он разглядел через опиумный дым лицо Сигеру.
— А, братец! Не будь таким робким. Вдохни-ка. Не бойся, от этого не умрешь.
Сигеру рывком поднял его на ноги. Охранники опиумокурильни, обычно столь решительные, на этот раз оставались в почтительном отдалении. Репутация дуэлиста, которой Сигеру обзавелся еще в пятнадцать лет, за прошедшие годы создала ему устрашающую славу.
— Я пришел, чтобы отвезти тебя в «Воробьиную тучу». Отец нашел тебе невесту.
— Какой сейчас год?
Сигеру уставился на него с отвращением и ответил не сразу.
— Четырнадцатый.
— А какого императора?
— Император Нинкё продолжает облагораживать мир своим божественным присутствием.
Сигеру наполовину вывел, наполовину вытащил брата из опиумокурильни. Ёримаса не сопротивлялся. Поразительно. Оказывается, прошел всего год. Или даже меньше.
— А месяц сейчас какой, братец?
На протяжении трех недель отец заставлял его тренироваться вместе с вассалами, как будто в преддверии войны. Ёримаса ни единого часа не проводил под крышей; он жил в военном лагере, разбитом в горах к северу от «Воробьиной тучи». Он каждый день на рассвете вместе с другими кавалеристами ехал к берегу моря, спешивался и, не снимая доспеха, бежал от леса Мурото до мыса Мурото. Если он падал и пытался отдохнуть, Сигеру заставлял его подняться. Если Ёримаса не бежал сам, его волокли. Если он пытался вырваться, трое военачальников клана, господин Сэйки, господин Танака и господин Кудо хохотали во все горло, как будто сроду не видали зрелища потешнее. По ночам вассалы клана, изображающие вражеский отряд, устраивали налеты на лагерь и безжалостно лупили бамбуковыми палками тех, кто запоздал встать. Провизии им не подвозили. Кому удавалось поймать силками зверька, подстрелить птицу или найти съедобные растения, те и ели. Остальные ходили голодные. На четвертый день Ёримаса дошел до того, что принялся есть даже самых противных насекомых, каких удалось поймать. На шестой день он всерьез задумался о том, не забить ли ему свою лошадь. На седьмой день лагерь перенесли на побережье, и рыбаки из деревни Кагемиса дали им немного сушеной трески и нешлифованного риса. Ёримаса в жизни не ел ничего вкуснее.
По прошествии трех недель к Ёримасе вернулись трезвость и способность рассуждать. Это было временно и бессмысленно. Тот человек, которым он стал, с легкостью мог перенести период лишений. Он сделает то, чего от него требуют, а затем будет тратить силы менее оскорбительным для себя образом. Пускай отец сам воспитывает наследника. Какое ему дело до преемственности власти, раз его исключили из линии наследования? И чем для него будет сын, если не еще одним поводом для насмешек? Ёримаса уже ненавидел его. Он еще не родился, даже еще не зачат, и все же Ёримаса ненавидел его, как никого в жизни.
И еще свою будущую жену. Кто бы она ни была, ее он тоже ненавидел.
— Дочь князя Нао? — Ёримаса думал, что его ничто уже не может потрясти, но оказалось, что он ошибался. — Князь Нао из княжества Сироиси?
— Ты знаешь какого-нибудь другого князя Нао? — поинтересовался Киёри.
— Яблочный князь! — выпалил Ёримаса. Идиот! Он-то думал, что унижения глубже, нежели он переживал сейчас, не бывает. Мог бы и знать, что хуже может стать всегда.
— Это твой будущий тесть, — сказал Киёри. — Не оскорбляй его подобными прозвищами.
— Это еще почему? Яблочный князь. Под этим титулом его знает вся Япония. Ты решил женить меня на дочери самого нелепого князя во всей империи. Но почему?
Стыд и ярость, терзавшие Ёримасу, были так велики, что на глазах у него выступили слезы. И только гнев мешал им пролиться.
— Владения князя Нао невелики… — начал Киёри.
— Невелики, незначительны, бедны, слабы и находятся в полной глуши — дальше на север уже только деревни этих жалких дикарей-айнов!
— Владения князя Нао невелики, — повторил Киёри, — но он умело ими управляет. Его запасы риса позволили ему, как и нам, пережить недавний голод спокойно, без беспорядков, в отличие от множества других княжеств. Его войско…
— Ты называешь эту пригоршню деревенских олухов войском?
— Его войско, привычное к суровым зимам, входит в число тех немногих, которые способны вести даже наступательные действия в это время года.
— Да потому, что там всегда зима!
— А в его садах, которые ты тут хаешь, растут лучшие яблоки империи…
— Да кто их ест, эти яблоки, кроме лошадей?
— …славящиеся своей красотой и ароматом. Сам князь Нао — достойный самурай старой школы. Мы с ним вместе сражались в нашей первой битве, когда оба мы были сущими мальчишками.
— Это когда вы по приказу сёгуна разгромили голодающих крестьян? Теперь ты возвысил эту бойню до звания битвы?
— Довольно! Завтра мы выезжаем в княжество Сироиси. Ты женишься на дочери князя Нао. Приготовься.
Ёримаса поступил, как ему было велено. Он стал готовиться к свадьбе.
Он подкармливал свою ненависть и гнев, отвращение и стыд воспоминаниями обо всех проявлениях неуважения, оскорблениях и унижениях, реальных и мнимых, обо всех уничижительных замечаниях и сдавленных смешках, раздававшихся за его спиной в течение последнего, самого скверного и жалкого года его жизни. Он пообещал демонам десяти тысяч преисподен, что вся та боль, которую он перенес и причинил, не пойдет ни в какое сравнение с той болью, что грядет.
Драгоценная дочурка князя Нао вскоре позавидует даже голодным призракам, влачащим жалкое существование среди кладбищенских туманов.
— Ну?
Госпожа Тиеми весь вечер сверлила мужа взглядом, а он упорно ее игнорировал. В конце концов она не выдержала и нарушила молчание.
— Что — ну? — переспросил князь Нао.
