— Когда ты намерен рассказать мне то, что, судя по твоему виду, ты мне рассказывать не желаешь?
— Ты несешь чушь. Если бы я что-то хотел бы тебе сказать, то рассказал бы без промедления.
— А если бы чего-то не хотел говорить, — откликнулась Тиеми, — то тянул бы с этим до последнего момента и рассказал лишь тогда, когда, по твоему мнению, было бы слишком поздно и никакие мои возражения уже ничего бы не изменили. Я тебя слишком хорошо знаю, Нао.
И вправду, она его знала. Нао и Тиеми еще в детстве играли вместе. Его отец был самым значительным из вассалов ее отца, а затем сделался князем Сироиси. Поскольку у него были только дочери, он усыновил Нао, когда они с Тиеми поженились, и сделал его своим наследником. Так что они знали друг друга всю жизнь и были почти что братом и сестрой, в лучшем смысле этого слова.
— А здесь нечего возражать, — сказал Нао. — Все уже сделано. Мидори помолвлена.
— С кем?
— С сыном князя Киёри.
Госпожа Тиеми внезапно покачнулась, как будто ей сделалось дурно, и оперлась руками об пол.
— С Сигеру?
— С Ёримасой.
— О, нет! Этого не может быть. Не может быть.
— Свадьба состоится через неделю после летнего солнцестояния.
— Господин мой! Я умоляю вас изменить решение! — Тиеми согнулась в поклоне и прижалась лбом к полу. — Ёримаса уничтожит ее!
— Чепуха. Он — самурай знатного рода. Он будет терпелив.
Тиеми подняла голову. Лицо ее было мокрым от слез.
— Ты не можешь не знать, что о нем говорят.
— Я не прислушиваюсь к сплетням.
— Ёримасе нравится причинять боль женщинам…
— И тебе тоже не следовало бы к ним прислушиваться.
— Он связывает их, дает им наркотики, мучает их…
— Рассказывают, что некоторые гейши так играют. Это просто видимость, притворство, и только.
— Он использует свой орган как оружие, чтобы унижать и причинять боль. Он насилует их при помощи органов, взятых у животных…
— Я отказываюсь даже обсуждать…
Всхлипывая, Тиеми сказала:
— Некоторые гейши больше не могут работать. Одна умерла от причиненных повреждений. Другая покончила с собой. Третья получила такую травму, что стала страдать сильным недержанием, и сошла с ума. Когда ее брат приехал за ней и увидел, во что она превратилась, он убил ее, а потом и себя. Пожалуйста…
И госпожа Тиеми расплакалась, не в силах продолжать.
Князь Нао некоторое время сидел в молчании, склонив голову. Когда слезы Тиеми иссякли, а дыхание успокоилось, он сказал:
— Князь Киёри поделился со мной пророчеством.
— Пророчеством? Никто не верит в его способности, кроме невежественных суеверных крестьян. Ну, и еще тебя. Ты что, и вправду настолько глуп?
— За год до мятежа он сказал мне…
— Крестьяне голодали! — воскликнула госпожа Тиеми. — Не нужно быть пророком, чтобы понять, что они взбунтуются!
— Тиеми, успокойся.
— Если ты не отменишь свадьбу, я убью себя. Даю тебе слово дочери самурая.
— Тогда ты отнимешь у Мидори незаменимое достояние, которое понадобится ей для семейной жизни. Она слишком молода, чтобы обходиться без материнского совета и утешения.
— Если я убью себя, никакой свадьбы не будет. Подобное зловещее предзнаменование заставит отказаться от нее.
— Нет. Мидори выйдет за Ёримасу вне зависимости от того, будешь ты жить или умрешь, поскольку Мидори произведет на свет наследника княжества Акаока.
— Это и есть то самое пророчество?
Князь Нао кивнул.
— А как же сам Ёримаса? А Сигеру?
— Ни тот, ни другой не станут правителями. Править будет сын Мидори. Киёри видел это.
— А он видел, какие страдания его сын причинит нашей дочери?
— Не думай об этом. Прими то, что должно свершиться.
— Господин мой, Мидори — младшая из твоих детей и твоя единственная дочь. Ты очень любишь ее. Я знаю, что любишь. Как же ты можешь обречь ее на подобную участь?
— Такова ее судьба. Попытки уклониться от судьбы приведут лишь к худшим несчастьям.
— Что же может быть хуже?
Князь Нао придвинулся к жене и прижал ее к себе.
— Давай будем наслаждаться совместным счастьем ближайшие несколько недель. Это — последние недели, пока она с нами. После солнцестояния она отправится вместе с мужем в «Воробьиную тучу».
— Готова? — спросил Кацу. Он разделся до набедренной повязки; кожа у него была коричневой из-за бесконечного труда на полях, и блестела от пота после недавних усилий.
— Готова! — отозвалась Мидори. Ее верхнее кимоно уже валялось на земле, вместе с искусно вышитым, тяжелым поясом-оби, сандалиями, веером и ножом танто, который отец велел ей всегда носить с собой, для самозащиты. Ради свободы движений Мидори пропустила подол нижнего кимоно между ног и заткнула за пояс, образовав подобие брюк, смахивающих на штаны-хакама, которые самураи носят во время боя, только покороче. Получилось не особенно изящно — на самом деле, вид получился совершенно неподобающий, и родители, а в особенности мать, поднимут жуткий крик, если застукают ее в этом виде. Но что ей еще оставалось? Мидори была твердо уверена, что в состоянии побить этого хвастуна Кацу — но, естественно, не в том случае, если она будет разряжена, словно кукольная принцесса.
— Эй, как по-твоему, кто победит? — услышала она возглас в толпе. Работа застопорилась. Все, кто только находился в это время в саду, сбежались поглазеть.
— Кацу быстрее всех в деревне. Конечно, он выиграет.
— Мидори тоже проворная.
— Она проворная для девчонки. Девчонки не могут побить мальчишек.
— Мидори может. Она побеждала всех, с кем соревновалась, хоть девчонок, хоть мальчишек.
— А, брось! Ей просто поддавались, потому что она дочка князя.
Ничто иное не могло бы так разозлить Мидори или так подстегнуть ее решимость победить, как эта реплика.
— Пусть кто-нибудь даст сигнал, — велела она.
— Давай я! — вызвалась Мити, ровесница Мидори и ее лучшая подруга среди деревенской детворы.
— И я хочу! — заявил кто-то еще.
— Ты всегда хочешь.
— Потому, что мне никогда не давали подавать сигнал, вот почему.
— Хватит спорить, — сказала Мидори. — Мити, ты подашь сигнал.
— Ха!
— Вот черт!
Взгляд Кацу был прикован к дереву, у которого они стояли.
Мидори оглядела Кацу. Ему было шестнадцать, он был крепко сбит и красив, хоть и грубоватой красотой. Для Кацу это была всего лишь еще одна возможность покрасоваться, похвастаться своей силой и
