relatives for keeping her a secret was forced upon me when I was born). Но, своим отказом произносить это имя, будучи подростком, я низверг и свою семью, и своё прошлое (But in refusing to keep that name as a teenager, I overthrew my family and my past). Теперь, когда мне сорок один, я хочу это восстановить. Поэтому мы с Донной выбрали имя для девочки: Фрэнки Джин (Frankie Jean). (Джин взяли от имени матери Донны, Дженетт [Jeanette].) Я смотрю на это так: мы взяли наши семьи, склеил их вместе и, в конце концов, замкнули круг на моем отце. В то время как я пишу эти строки, я стою на полу на коленях и молюсь о том, чтобы я смог сохранить этот круг единым и нерушимым, навсегда.
Глава девятая
«О ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯХ, КОТОРЫЕ ЧУВСТВОВАЛ МИК МАРС, ВХОДЯ В КАБИНЕТ ВРАЧА, И О ДРУГИХ ФАКТАХ, КОТОРЫЕ УКРАСЯТ И ПОДТВЕРДЯТ ЭТУ ДЛИННУЮ ИСТОРИЮ»
Как только врач увидел меня, он тут же отменил приём «Золофта» и «Веллбуртина». Но я продолжал испытывать галлюцинации от болей и напряжения в моих костях. Я по-прежнему слышал радиоголоса, и кровать продолжала колыхаться подо мной каждую ночь.
Я пошел к своему ортопеду, чтобы попросить возобновить мой курс приёма болеутоляющих. Я сказал ему, что мои плечи и шея больше не двигаются, и что я вынужден до предела склоняться над своей гитарой, когда играю, а также, что теперь мне необходимо перемещать всё тело, чтобы просто откинуть голову назад. Ему и не нужно было всё это выслушивать. Он просто посмотрел на меня решительней, чем когда- либо, и сказал, 'Вы проигрываете сражение'.
И он был прав: анкилозный спондилит брал верх. Серый призрак побеждал. Врач снова назначил мне болеутоляющие таблетки и прописал лекарство, которое служило лёгким антидепрессантом — Валиум (Valium). Серый призрак смог завладеть моим телом, но спасибо на том, что мне удалось сохранить свой мозг (The gray ghost could have my body, but I was going to keep my mind, thank you very much). Постепенно, голоса в моей голове стихли, и моя кровать перестала трястись по ночам. Теперь, половину времени я просто ощущаю безумие; а другую половину — что я безумен (Now, I only feel insane half the time; the other half I am insane).
Несколько лет назад я познакомился с худенькой, загадочной девушкой по имени Робби (Robbie), подводным фотографом, которая повредила своё ухо (who had blown her ear) во время погружения на двухсотфутовую глубину (60 метров), и теперь работала в конторе, которая организовывала туры по наблюдению за поведением морских животных (production office on tour to see how creatures above sea level behaved). Она говорила с умом и рассудительностью сорокалетней, хотя ей было всего двадцать. Она так вела беседу, как я никогда не мог: всё, что она говорила, звучало спокойно и вдумчиво. Я был так очарован ею, что после тура я записал её телефонный номер, оставил ей сообщение и, в итоге, полетел в Теннеси (Tennessee), чтобы навестить её. Вернулся я не один.
По мере того как мы с Робби проводили всё больше времени вместе, она стала моим единственным другом, и я понял, что она была женщиной, которую я искал всю свою жизнь, но, к сожалению, всё время терпел неудачу. Она не пила, не принимала наркотики и прочую гадость (nasty stuff), и поэтому она помогла мне стать на путь истинный (she has helped me stay on the straight and narrow). Плюс, она не охотилась за моими деньгами, т. к. у неё была своя собственная компания, «Nature Films», которая поставляла фотографии и фильмы для моих любимых после с гитары вещей: телевизионных каналов «Discovery Channel», «Learning Channel» и «National Geographic». У Винса есть Хайди, у Никки — Донна, а у меня теперь есть Робби. Всякий раз, когда я вижу её снимки по телевидению, я улыбаюсь и говорю, 'Это моя старушка' ('That's my old lady').
Теперь я старый пердун (old fart), поэтому мне тяжело ездить в туры с группой. Но я не так подавлен, как во времена «Generation Swine», потому что я понял, что делает меня счастливым — играть так, как я написал в том оригинальном об’явлении в «Ресайклер», которое впервые свело меня с «Motley» — 'громко, грубо и агрессивно'. Никки тоже постарел (old fuck too), но он по-прежнему хочет, чтобы «Motley Crue» правили миром (he still wants Motley Crue to take over the world). В этом его не переделать (That will never change about him). Он всегда говорит, 'Я хочу победить'. И я знаю, что он всё ещё может победить. Если бы я так не думал, то был бы с Томми.
Когда я вернулся домой из тура «New Tattoo», Робби посмотрела на меня и улыбнулась.
'В чём дело?' спросил я её.
'Он возвращается', сказала она.
'Кто возвращается?'
'Пожиратель лиловых человечков'.
Та неистовая пурпурная аура (The wild magenta aura), которую первым увидел Том Зутот и которую я утратил во время тура «Girls», вернулась. Только теперь она в чёрных тонах, фиолетовый как будто тускнеет.
Глава десятая
«В КОТОРОЙ НАШ ГЕРОЙ УСВАИВАЕТ УРОК, ЧТО НИКАКОГО УРОКА ВОВСЕ НЕТ; ЕСТЬ ТОЛЬКО ЖИЗНЬ»
Во время нашего тура по Японии мне позвонила Хайди. Было 5 часов утра, поэтому я сразу понял, что что-то случилось. Она сказала, что мой менеджер Берт (Bert) отчаянно пытается связаться со мной из своего дома в Нэшвилле (Nashville). Я позвонил ему, он с трудом мог произносить слова.
'Ты единственный, с кем я могу поговорить', сказал он. 'Когда я видел, как ты проходил через это, я никогда не думал, что это случится со мной'.
Минувшим днём сын Берта играл в баскетбол с друзьями, когда он внезапно рухнул на пол. Кровоизлияние в мозг (brain aneurysm) убило его на месте без всяких предварительных симптомов и предпосылок. После Японии я полетел прямо в Нэшвилл, чтобы быть с Бертом. Когда умерла Скайлэр, он был рядом со мной. Теперь была моя очередь, потому что я очень хорошо знал, что ему приходилось испытывать.
Томми, Никки и Мик могут пилить меня сколько угодно по любому поводу (can rag on me about whatever they want). Но они не знают, они даже не способны понять, на что это похоже — наблюдать, как умирает твой ребёнок. Если бы они хотя бы на секунду поставили себя на моё место, они бы этого просто не перенесли (If they just put themselves in my shoes for a second, they would hate it). Они бы никогда не смогли пройти через эту боль. Возможно, тогда бы они поняли, почему я так пил, мать их.
Моё время, проведённое с Бертом, стало ещё одним напоминанием о том, что жизнь коротка, а любовь редка. Когда я вернулся в Лос-Анджелес, я поклялся, что женюсь на Хайди. После семи лет наших отношений, которые продолжались дольше, чем любой из моих браков, я понял, что она была моим самым сердечным другом (soul mate). Другие женщины встречались со мной только в хорошие времена — «Феррари», «Порши», особняки, не говоря уже о невероятном сексе — но в плохие только Хайди оставалась рядом со мной, пройдя через смерть, депрессию и денежные проблемы. Хайди всё знала и не ждала никакой рок-н-ролльной сказки, банковских чеков по двадцать тысяч долларов в месяц на текущие расходы или мужа, который сможет прожить всю жизнь без глубоких душевных травм, чувства вины и гнева от того, что убил хорошего друга в автомобильной катастрофе и потерял четырехлетнюю дочь, умершую от рака. Возможно, восемьдесят пять процентов пар даже не смогли бы пережить смерть ребёнка, независимо от того, настоящие ли они его родители или нет. Но каким-то образом мы с Хайди пришли к другому исходу и не как любовники, а как лучшие друзья.
