отцепили и сбросили под откос насыпи поврежденные передние платформы. Из Владиславовки подогнали паровоз, который медленно потащил останки состава на запад. Теперь, когда колея освободилась от металлолома, высаживавшимся в Керчи полкам не придется топать пешедралом — с комфортом поедут на поездах.
Проводив первый эшелон, танкисты осмотрели американский танк, захваченный немцами где-нибудь в Африке или в Англии. Бронебойный снаряд ИСа проделал солидную дыру в лобовой броне корпуса. Даже спорить не стали — все дружно согласились, что «Грант» — дерьмо, ничем не лучше английских «Матильд» и «Черчиллей».
В ждавшем их броневике загудел зуммер рации — командирам напомнили о скорбной церемонии.
Пленные немцы уже выкопали братскую могилу. На похороны приехали Краснобородов, начальник политотдела и другие старшие чины корпуса. Без малого семь десятков убитых красноармейцев опустили в могилу, парторг полка старшина Трофимов сказал хорошие слова, комкор тоже произнес короткую надгробную речь. Караул дал три залпа, многие смахнули слезинки, и Часов бросил в могилу первый комок холодного грунта. Потом, когда в земляной холмик воткнули обтесанный деревянный брус с приколоченной жестяной Красной звездой, каждый выпустил в низкие тучи целую обойму — кто из пистолета, а кто — из автомата.
— Командир полка, зайди в машину, — сухо сказал комкор и кивком головы показал на грузовик с крытым брезентом кузовом.
В кузове имелись стол с картами, длинные скамьи по бортам, печурка, радиостанция, парнишка- адъютант и сержант-связистка. Краснобородов приказал обоим выметаться, пригласил Алексея присесть, но водки не предложил. Только налил кружку горячего бледного чаю да выдал кусок сахара.
После непонятного молчания, упорно не глядя в глаза собеседнику, полковник преувеличенно бодро поведал: дескать, ни враг, ни родное командование не ждали от 31-го корпуса столь успешных действий. Теперь же штаб фронта охренел, не нарадуется на феодосийскую группу войск, послал по железной дороге дивизион «катюш» и два маршевых батальона пополнения, а ночью по морю подвезут танковый батальон.
— Вроде бы еще пару полков пришлют, обе бригады в дивизии развернем — будет у меня настоящий корпус, — хвастался Краснобородов, но тут же добавил: — А морскую пехоту велено отправить обратно. Час назад должны были уехать по железке первой же шайтан-арбой…
Он закашлялся и замолчал. Потом, по-прежнему отводя взгляд, комкор осведомился, хватит ли в тяжелых танках солярки, чтобы совершить марш в сто километров. Вопрос удивил Алексея: трудно было представить, куда приведет марш на такую дистанцию. Прибывающие дивизии становились в оборону в десятке километров западнее Владиславовки и Ак-Маная.
— Даже больше проедем… — На всякий случай Часов уточнил: — Идем на Симферополь?
— Идешь в Керчь, — буркнул Краснобородов и наконец-то поднял взгляд. — Ерунда с тобой получилась, молодой-красивый. Твое хозяйство, оказывается, назначалось другому фронту, а к нам ты попал самовольно.
Он рассказал ошеломленному майору, что еще позавчера ночью командующий Южного фронта маршал Тимошенко прислал шифровку, требуя подтвердить прибытие 87-го полка. В этот момент как раз начинался бой, поэтому на писюльки от соседей никто не обратил внимания. Утром начальник штаба корпуса ответил: мол, полк героически сражался, а через час командующий Крымским фронтом генерал Козлов приказал вывести тяжелый полк в Керченскую военно-морскую базу, разместить по баржам и вернуть на Таманский полуостров в распоряжение 47-й армии Южного фронта.
— Разве 47-я не будет высаживаться в Крыму? — вырвалось у Часова.
Краснобородов посмотрел на него, как на сумасшедшего и произнес очень тихо:
— Ты, что ли, дурак? Ты о чем спрашиваешь? Тебе светит трибунал по десятку статей — дезертирство, невыполнение боевого приказа, измена Родине, прокуроры еще чего-нибудь придумают!
— Никаких статей, — Леха продолжал бодриться, хоть и появились дурные предчувствия. — У меня приказ за подписью представителя Ставки корпусного комиссара Мехлиса и начальника штаба Крымского фронта генерал-майора Вечного.
— Где этот приказ? — быстро спросил полковник.
Похолодев, Алексей понял, что приказ, вероятнее всего, сгорел вместе со штабным грузовиком. Высунувшись из-за брезентовых пологов, он позвал Зарембу. Начальник штаба не сразу понял, о чем его спрашивают. Потом, так и не прочувствовав драматичности момента, весело сообщил:
— У меня полный порядок, товарищ майор. Машина сгорела, но почти все документы, карты и печати мы спасли.
— Что значит «почти»? — заорал Краснобородов. — Где приказ Мехлиса и Вечного об отправке вашего полка в Крым?
Лицо Зарембы сделалось виноватым. Расстегнув планшет, он вытащил пачку бумаг, рассортировал их на столе и протянул Часову слегка подсыревший документ.
— Вот он, — сказал начальник штаба. — Не успел подшить.
Часов громко выдохнул и взялся за сердце. Краснобородов отобрал у Зарембы приказ, внимательно прочитал и проговорил с облегчением:
— Ну, молодые-красивые, считайте, что живы остались. Эта поганая бумажка защитит вас надежнее танковой брони… — Он подумал и добавил: — И чтоб ни капли в рот, ни-ни! Перед начальством вы должны предстать сухими!
Пока полк готовился к маршу, Часов и Заремба, по совету Краснобородова, составили подробное донесение о вчерашних боях и отдельный рапорт о потерях. Оба документа машинистка штаба корпуса перепечатала в трех экземплярах, один из них полковник оставил у себя и заверил, что телеграфирует в штаб Тимошенко зашифрованный текст, присовокупив свой рапорт о блестящих действиях танкистов.
Вскоре после полудня танковая колонна двинулась на восток. Освобожденные районы Крыма быстро превращались в укрепленный тыл: повсюду вдоль дороги были натыканы зенитки, на ровном поле успели оборудовать аэродром — здесь выстроились рядами самолеты разных типов, в небе патрулировали пары истребителей.
Войска прерывистой лентой тянулись в западном направлении. Из-за плотного встречного движения танкам частенько приходилось съезжать с шоссе и, сбавив скорость, тащиться по бездорожью. Странное было чувство: свежие части идут на фронт, а им суждено возвращаться в тыл.
И хотя военным людям положено исполнять, а не обсуждать приказы, разговоры неизменно возвращались к загадочным перемещениям полка. Самым удивительным и необъяснимым оставалось совместное проживание на Тамани сразу двух фронтовых управлений. И если задачи Крымского фронта были понятны, то штабу Южфронта полагалось обосноваться где-нибудь на другом берегу Азовского моря, поближе к войскам, обороняющим Таганрог.
Внезапно Часова осенило. Хлопнув себя по лбу, Алексей воскликнул:
— Вот оно что! Нас должны были перебросить через Азов — на южные подступы к Ростову! А этот пидар-инквизитор загнал полк в Крым.
Сидевший на соседнем люке башни Заремба задумчиво поглядел на командира, мысленно прикидывая карту тех мест, и согласился:
— Да, пожалуй… Командарм был в Ейске, оттуда в Таганрог рукой подать.
— Хоть с этим разобрались, — Леха громко фыркнул. — Жаль, с нами долго разбираться не станут.
Заремба сам прекрасно понимал ситуацию, в объяснениях не нуждался и пробормотал уныло:
— Ну да, нас ждут под Ростовом, а мы на крымских курортах прохлаждаемся. Раз маршал нервничает, то виноватых долго искать не станут. Скажут: мол, не маленькие, должны были знать, к какому фронту относитесь.
— Это верно — должны были, — вздохнул Алексей. — Одна надежда, что сразу не расстреляют, дадут возможность искупить кровью.
Марш продолжался без осложнений. Низкая облачность, легкий снегопад с метелью и барражирующие истребители надежно защищали от Люфтваффе. Тем не менее настроение у обоих майоров испортилось вконец, одолевали гадкие опасения. Не добавляли бодрости и обидные насмешки
