грохнули. И в результате этой идиотской случайности потеряли человека — стекляшечка оказалась способной прорезать защитный костюм, попав в слабое его место. Хорошо — что потеряли только одного. Плохо — что потеряли. Какую заразу создавали в том НИИ — так и осталось тайной, поскольку желающих её раскрыть не нашлось — жизнь дороже. Вход в подвал залили цементом, но кто знает, не было ли там других ходов, вот в это самое метро хотя бы.
Сколько таких историй рассказывали в Институте — не перечесть. Какие-то наверняка были страшилками для молодых сотрудников, но доводилось Нимову сталкиваться и с непосредственными участниками подобных происшествий — Аркаша-Туберкулёз, ассистент-секретарь одного из институтских профессоров, тот же. Редкостный гондон, к слову, хам и ссыкло знатное, по мнению минимум половины сотрудников. Что и где подцепил он на Аномальных — науке то неизвестно, но с какого-то момента начали у него проявляться раз в два-три месяца симптомы туберкулёза. Детальное обследование устраивали, чуть ли не всю кровь на анализы откачали, от рентгена впору светиться ему уже пора было. По всем раскладам выходил явно тубик в запущенной форме, а вот всё равно — три дня плющит его и колбасит, все признаки болезни налицо, люди от него шарахаются как от прокажённого, а потом всё как рукой снимает на пару- тройку месяцев. Снимки чистые, анализы — такие же. Практически здоровый человек, некурящий причём, и не пьющий, ответственный сотрудник даже, неоднократно поощряемый и ставившийся в пример. Мудак вот только, а в остальном всё ничего. И ведь один на выходах не ходил никогда — должность не та, чтобы одному по этим местам шляться, да и не смелого десятка был, всё под крыло (поговаривали, правда, что и не только под крыло) к профессору своему норовил залезть, однако ж вот умудрился. Да что далеко-то ходить — сам от своего собственного вида утром в зеркале чуть медвежью болезнь не подхватил.
Интерес первооткрывателя в Максе начал бороться с инстинктом самосохранения — безумно захотелось узнать, что же такое находится там, скрытое за кодовыми замками, уснувшими много лет назад. Сколько они так уже здесь висят, полвека точно, а может и больше. Когда-то на их экранах загорались весёлые циферки, подсвечивались их кнопочки, может даже совали в них карточки, или какие в те времена были пропуска. Их протирали, обеспечивали этот, как его… надлежащий уход за техническим состоянием. По другому и нельзя — объект такой, а потом бац и всё: электричество выключили, люди сюда ходить перестали и остались безмолвные стражники хранить скрытые секреты в молчаливом одиночестве.
— А ведь будь тут Гвоздь со своей командой, так наверняка бы полезли. Не Гвоздь, само собой — он- то знает, что главнее, а Матрас с Хендриксом. Хотя Матрас ещё бы подумал, а вот Хендрикс точно бы не удержался. Это ж самый цимес у сталкеров — с чувством первопроходца влезть в какую-нибудь заброшенную сраку, не зная, что там внутри. С головой влезть, даже не по уши — целиком, чтобы по полной нажраться, до блёва. Дверь ещё желательно захлопнуть, чтобы типа сзади никто не полез, а то, что это может быть единственный вход, он же по совместительству и выход, так какая разница. Радиация — да пофиг, есть же антирады. Аномальная активность — так есть же компы, напичканные всевозможными датчиками, радарами и прочими локаторами. Зверьё — да покласть, есть же оружие. Гранатку кинем, если вдруг совсем припрёт, может и не одну. И не каждый подумает — а хватит ли времени применить всю эту красоту по назначению. Но зато какое ощущение первооткрывательской эйфории. У Колумба, когда он Америку открывал, наверняка слабее было.
Дрезина монотонно постукивала колёсами по стыкам рельс. Тоннель всё тянулся и тянулся, и казалось, что он является огромным замкнутым кругом, который не кончится никогда. В какой-то момент Максу почудилось, что он попал в пространственную аномалию, только лишь выглядящую тоннелем и выхода, по законам жанра, не имеющую. Представились даже нерадостные перспективы катания на дрезине в этом месте до конца времён. Развивать мысль в данном направлении не хотелось, и он переключился на размышления о загадочных дверях.
— Но всё же каков соблазн узнать, что находится за ними! Может, этим Зона и подкупает? Сколько ж тут ещё секретов, если до сих пор такие вот неизведанные места попадаются? И ведь кто-то наверняка обо всём этом знает — не может быть, чтобы не было такого человека. Должны же были остаться в архивах документы, проекты, те же карты — настолько масштабное сооружение не может нигде не упоминаться, вот только где все эти архивы? Институтские те же не могли не заметить и пройти просто так мимо подобного, однако же ясно видно, что никто эти двери и вскрывать даже не пытался. Катались тут на дрезине и по сторонам не смотрели? Не верю, не могли они такое упустить. Ладно институтские, а спецслужбы разные? Уж у них-то точно должна быть информация о тайнах этого места, коль скоро тут такое творится уже несколько десятков лет, да и создавалось-то оно под их неусыпным контролем, тут и сомнений никаких быть не может. Должны же они были своих людей сюда посылать, а вот не посылали. Возможно, не слали их сюда потому, что ЗНАЛИ и ЗНАЮТ, что тут находится. Может и наоборот — знают, что нет там ничего, а раз так, то и нефиг туда лезть. И опять же это если предположить, что упомянутые архивы существуют. А ну как их нет, то что тогда? Опять одни догадки и домыслы.
Впереди забрезжил дневной свет. Макс было обрадовался, но, как оказалось, рано — тоннель хоть и вышел на поверхность, но собой быть не перестал, лишь превратился в огромную трубу с прорезями небольших окон. В них некоторое время мелькали какая-то дорога и лес, затем тоннель вновь ушёл под землю.
— Какую же только дрянь с Аномальных не притаскивали и ведь кто — отбросы общества, великовозрастные инфантильные романтики, страдающие различными формами алкоголизма и имеющие о дисциплине крайне отдалённое представление. Такие как ты, говоря проще. Неужели нельзя было уронить сюда несколько ядерных бомб, тем самым пусть и радикально, но решив проблему подземелий. Обвалились бы все наземные постройки, а уж желающих заниматься разборкой завалов тут отродясь не водилось.
Хрен с ними, с подземельями, без них бы прогресс точно не остановился. Остались бы одни аномалии, и не стало б нужды у сталкеров рисковать собой, а зачастую и окружающими, в поисках не пойми чего непонятно где. Однако же лезут, как будто им там намазано. Казалось бы — шатайся поверху, таскай себе артефакты на продажу, получай за это деньги и копи на безбедную старость, если до неё доживешь, конечно. Так ведь нет — тут у нас каждый второй любитель шампанского в нематериальном эквиваленте, жаждущий сорвать джекпот. Может оно и правильно, что хоть и спустя столько лет, но хватило у кого-то решимости отгородить Аномальные от остального мира. Сколько орали про «защитим мир от угрозы Аномальных территорий», какие весомые и правильные слова говорили про «вернём это место людям», а уж сколько политиков поднялось на «очистим эту землю» — числа не счесть. И что? А получалось как всегда — всё сводилось к деньгам, слова же оставались только словами. Клало это место на людские желания и пустые сотрясения воздуха. Ох, прав был Бирюков — остановился этот мир в своём развитии, достиг высшей точки. Не хватает возможностей человеческого разума постигнуть происходящее на Аномальных, да оно обывателю и не нужно. Нет у него этого желания. Боится он, обыватель, всего необъяснимого, а уж того, что может его обывательскую жизнь перевернуть с ног на голову, так и подавно знать не желает. Продуктами этого необъяснимого, но для него простыми и понятными, пользовался бы он с радостью, а вот про то, сколько времени, трудов, да что там трудов — жизней на создание этого было положено, знать не хочет категорически. Возможностей открывается море, но нужно им соответствовать. Дикаря за штурвал самолёта никто не пустит, младенцу сварочный аппарат тоже без надобности. Обывателю нужна простота, чтобы с самолётом было как с самокатом — встал и поехал. А так не получится. Те же батарейки, которые создали в Институте, неспроста оборудованы небольшим, но надёжным охлаждающим контуром и автоматическим инжектором с особым химическим составом, впрыскивающимся внутрь батарейной банки в случае её перегрева и почти мгновенно разлагающим электролит. Обычные-то батарейки перегрев не любят, а уж эти от него способны угробить питаемое устройство с концами, подав на него напряжение, многократно превышающее рабочее. С феерверком, само собой, и не самым полезным для здоровья газообразованием. Кипячение эта батарейка переживает спокойно, но вот бросать её в костёр не стоит. Может, действительно там, на небе, есть кто-то всевидящий и заботливый, потому заблаговременно зарубивший их производство — обязательно нашлись бы горе-экспериментаторы и просто придурки, с которых сталось бы отсоединять от батареек защитные модули, чтобы затем использовать их банки каким- нибудь небезопасным образом. Последствия были бы… ох, нехорошие были бы последствия, с травматизмом, а может и с летальными исходами. Особенно обидно, что у некоторых подобных деятелей нашлись бы родственнички, с аналогичным уровнем интеллектуального развития, но склонные к сутяжничеству. И с их подачи прогрессивная технология спокойно могла бы получить клеймо небезопасной для жизни и экологически вредной, особенно если среди них оказались защитники окружающей среды и
