Путешествия на берег Маклая

удивлению, узнал, что так они называют меня. Но все-таки весьма ограниченное знание языка не позволяло мне сделать дальнейших вопросов, чтоб тотчас же разъяснить, каким образом они пришли к такому странному заключению относительно моего происхождения. Наконец, уже на четвертом месяце моего знакомства с ними, когда я успел ознакомиться с языком достаточно хорошо, при новых расспросах о происхождении этого выражения я узнал следующее. Спросив однажды одного из туземцев: «Кто тебе сказал, что я каарамтамо?», т. е. человек с луны, я получил ответ: «Да все говорят это». – «Кто же эти все?» – «Да ты спроси их (при этом он указал на подле стоявших): вот тот, тот и тот, все тебя так называют».

Добившись, наконец, кто первый назвал меня таким образом (мне сказали, что это был Бугай из деревни Горенду), я тотчас же отправился в эту деревню, отыскал Бугая и спросил его: «Почему ты думаешь, что я пришел с луны?» – «Потому что у тебя огонь с луны». Опять явилось затруднение: что они называют «огнем с луны»? Я стал объяснять им, что огонь, который горит в моей хижине или зажигается в ней, совершенно такой же, как и тот, который горит в Горенду, Тумбу и других деревнях. «Все это так, – отвечал Бугай, – но у тебя в твоей хижине есть еще другой огонь, который с луны». Снова пришлось расспрашивать, и, наконец, я узнал, что этот дикарь Бугай, будучи раз с товарищем на рыбной ловле, увидел около моей хижины яркий, белый свет и так испугался, что сейчас же бросился в деревню и стал звать всех посмотреть на «огонь с луны», как он назвал этот необыкновенный огонь. С этого времени сначала в ближайших деревнях, а потом и в более отдаленных стали звать меня «человеком с луны».

Долго я не мог сообразить, какой особенный огонь они могли видеть у меня. Припомнив хорошенько все обстоятельства моей жизни в Гарагаси, я остановился как на более вероятном на следующем случае. Однажды в бурную ночь, когда мне надо было отыскать что-то под хижиною (хижина в Гарагаси стояла на сваях), я вздумал зажечь один из фальшфейеров, оставленных мне командиром корвета «Витязь». Это-то случайное обстоятельство окончательно утвердило в мозгу туземцев убеждение в моем сверхъестественном происхождении, первоначальное зерно которого брошено было, вероятно, моим неожиданным появлением среди них.

Туземцы, раз вошедши в эту колею мышления, стали объяснять положительно всякую относящуюся ко мне мелочь каким-нибудь особенным, сверхъестественным образом. Они были убеждены, например, что я могу зажечь воду, могу летать и т. д. Все эти атрибуты, которыми они облекали каарамтамо – человека с луны, росли и распространялись весьма быстро вследствие того, что мои соседи имели сверх того и выгоду как можно больше рассказывать обо мне как существе необыкновенном. Чем более они возвышали меня в глазах жителей более отдаленных деревень, тем более возвышались и сами, тем более казались страшными своим врагам, если бы те вздумали когда-нибудь напасть на них.

Вскоре туземцы соседних деревень дали мне доказательство своего ко мне доверия. Однажды, когда жители более отдаленных деревень объявили моим соседям, жителям Горенду и Бонгу, войну и хотели напасть на них, эти соседи мои решились на совершенно неожиданный поступок, который немало удивил меня. В продолжение четырех или пяти месяцев они ни разу не показывали мне своих жен и детей. Извещенные о моем приближении к деревне свистком, все женщины и дети убегали и оставались в лесу до тех пор, пока я не уходил; да я и не старался обнаруживать особенного любопытства видеть их. Как же поэтому велико было мое изумление, когда однажды несколько десятков женщин с грудными детьми были приведены к моей хижине в Гарагаси (в то время я уже хорошо понимал их язык), и один из старых людей, которых они называют «тамо-боро» (большой человек), обратился ко мне с просьбою о позволении оставить их около моей хижины на несколько дней, так как они ожидают нападения неприятеля. Хотя меня очень беспокоит и раздражает крик детей, но я согласился на их просьбу. Враги моих соседей были напуганы этим обстоятельством и, видя меня на стороне деревень Горенду и Бонгу, удержались от нападения, и, таким образом, вся история обошлась без кровопролития.

Чем больше распространялась моя известность как «каарам-тамо» (человека с луны), тем удобнее стало для меня являться в окрестные деревни, и мои исследования и наблюдения пошли гораздо успешнее. Вообще, чем менее я менял свое поведение, чем более я оставался самим собой, т. е. европейцем, ученым, исследователем, чем больше отличался от туземцев, тем более укреплялась в них идея о моем неземном происхождении, для поддержания которой мне не приходилось играть никакой роли или принимать какие-нибудь меры. В отношениях моих с туземцами я строго наблюдал за собою, чтоб всегда даже малейшее, но данное мною обещание было исполнено, так что у папуасов явилось убеждение, выражаемое ими в трех словах и ставшее между ними родом поговорки: «Балал Маклай худи», что в переводе значит: «Слово Маклая одно». Но, чтобы дойти до такого мнения, я действительно должен был быть весьма заботлив: никогда ничего не обещать, чего не могу сделать. Это исключительное положение много помогало в моих частых сношениях с туземцами и давало мне возможность оказывать на них хорошее влияние при часто возникавших между ними междоусобиях и войнах.

По мере знакомства с туземцами, с образом их жизни и нравами, в сентябре и ноябре 1872 г., т. е. в конце моего пребывания в Гарагаси, мне стала рисоваться программа дальнейших исследований на островах Тихого океана. Изучив туземцев Берега Маклая в антропологическом и этнологическом отношениях, я наметил себе задачу исследования всей папуасской или меланезийской расы.

Между интересными и малоизвестными животными Новой Гвинеи наиболее интересным представлялся мне туземец Новой Гвинеи, homo papua.

Таким образом, мне представлялось необходимым, во-первых, познакомиться с папуасами других частей Новой Гвинеи для сравнения их с изученными мною жителями Берега Маклая; во-вторых, сравнить папуасов Новой Гвинеи с обитателями других островов Меланезии и, в-третьих, выяснить отношение папуасов к «негритосам» Филиппинских островов, доказать присутствие или отсутствие курчавоволосой расы на Малайском полуострове и в случае ее присутствия сравнить ее представителей с остальными меланезийцами. Программу эту мне удалось выполнить, но на выполнение потребовалось десять лет путешествия.

Вернувшись из Новой Гвинеи и прибыв на клипере «Изумруд» в мае 1873 г. на о. Яву, я воспользовался там гостеприимством генерал-губернатора Нидерландских Индий и занялся приведением в порядок моих наблюдений на Берегу Маклая в 1871–1872 гг., результатом чего был ряд статей в батавийском журнале естественных наук («Natuurkundig Tijdschrift voor Nederlandsch Indie»). Случилось это таким образом. Страдая в то время лихорадкою денга (кнокель-курс голландцев или денью- фивер англичан) с опухолью суставов пальцев, я не в состоянии был писать и должен был диктовать переписчику, и вот причина, почему статьи эти напечатаны в иностранном журнале, на чужом языке; будь я сам здоров или имей под руками переписчика, умеющего писать по-русски, я, без сомнения, прислал бы статьи в Русское географическое общество^{112}.

Таким образом напечатаны были:

1) «Anthropologische Bemerkungen uber die Papuas der Maclay-Kuste in Neu-Guinea» <1873. D. 33. S. 225–250>.

2) «Ueber Brachycephalie bei den Papuas von Neu-Guinea» <1874. D. 34. S. 345–347>.

3) «Ethnologische Bemerkungen uber die Papuas der Maclay-Kuste in Neu-Guinea» (I und II) <1875. D. 35. S. 66–93; 1876. D. 36. S. 294–333>.

4) «Notice meteorologique concernant la Cote-Maclay en Nouvelle-Guinee» <1873. D. 33. P. 430– 431>.

Наконец, я послал профессору Брокa в Париж маленькую статейку под заглавием «Vestiges de l'art chez les Papouas de la Cote-Maclay en Nouvelle-Guinee», которая составляла начало целого ряда статей, посвященных вопросу об искусстве папуасов, но от профессора Брока я не получил ответа, вероятно, по случаю его смерти, и только теперь случайно узнал, что означенная статейка моя напечатана в «Bulletin de la Societe d'Anthropologie de Paris» 3-me ser. T. 1. Annee 1878. P. 524–531); последующие же статьи о том же предмете остались ненапечатанными и находятся в моих бумагах.

Вышеозначенные брошюры заключают в себе предварительные сообщения о результате моих исследований в Новой Гвинее в 1871–1872 гг.

Для передачи вам, мм. гг., содержания каждой из этих брошюр мне потребовалось бы целое отдельное чтение, а потому приниматься за подробное изложение результатов, перечисленных в них, я считаю положительно здесь неуместным; тем более что если б я вздумал изложить пред вами результаты моих 11-