взрывчатки, — по восемьдесят сантиметров, так что, по расчету, должны выломать круг диаметром метра четыре-пять.
— Да, пожалуй, этак и получится, — поразмыслив, согласился Градов.
Вспомнился наган, после стольких лет увиденный в кабинете милицейского инспектора. Градов тогда не удержался, покрутил барабан с пустыми патронниками. Потому, очевидно, он и вспомнил о нагане, что стоял сейчас в центре огромного барабана с гнездами, заполненными толом. И сработают толовые заряды не одновременно, а один за другим, как револьверные выстрелы.
— Машинкой безопаснее, — сказал Градов, и Январев понял его без разъяснений.
— Это точно, Павел Кириллович. Но боюсь, что после первого взрыва обвалится что-нибудь и запросто даже пересечет провод, а то и все остальные подводы. Шнуром в данном случае надежнее.
— Я шнуром работать тоже любил, — признался Градов, и по ладоням забегали мурашки. — Ладно, — закончил он со вздохом, — полезли.
Они выбрались на поверхность. Там ждали начальник милиции и лейтенант-пехотинец, командир взвода оцепления.
— Старая гвардия инспектирует? — без улыбки пошутил начальник.
Градов молча кивнул и поздоровался с ним за руку.
— Пока ничего, — тихо, сочувственным голосом сказал начальник.
Градов все так же молча кивнул еще раз.
— Район оцеплен! — доложил лейтенант.
— Добро. — Январев огляделся, подтянул ремень, засунул под него большие пальцы и отвел руки за спину, гимнастерку расправил. — Будем начинать. Сирену!
Низко и хрипло, затем все выше и громче взвыла сирена. Все, в том числе и Градов, заспешили прочь.
У шурфа остались Январев и сержант с мотком бикфордова шнура и жестянкой с детонаторами. Потом и они исчезли, скрылись под землей.
Январев, сверяясь с таблицей, резал огневой шнур на куски разной длины. Желтые змейки с косыми угольно-черными срезами становились короче и короче.
Сержант всовывал один конец шнура в свободную часть детонаторной трубки и обжимал, скрепляя их воедино.
Внешне работа шла медленно и осторожно, но дело подвигалось быстро.
Детонаторы с желтыми хвостами Январев сам вкладывал в гнезда зарядов. В той же последовательности, в какой нарезал шнур, от самого длинного до последнего коротыша, рассчитанного на пять минут — столько требовалось, чтобы выбраться из начиненной толом колбы и добежать до укрытия. С запасом, конечно.
Укрытие для себя Январев выбрал под нависающей плитой в окраинной части развалин. Близко и вполне безопасно.
— Нормально, — сказал Январев, удовлетворенный работой, и подмигнул, улыбнулся сержанту, но тотчас согнал с лица улыбку. Неуместна она сейчас, а подмигивать подчиненному и вовсе не положено.
Первым вылез сержант. Январев тоже выбрался на поверхность, убедиться еще раз, что все в порядке, отдать последние распоряжения.
Он забрался на сваленную утром колонну, прошел по ней, как по наклонному бревну, и огляделся вокруг.
По часам — ночь, по небу — заря утренняя. Нежно-зеленый майский лес острова Люкки, опрокинувшись, купался в сине-розовом Волхове. По песчаным отмелям пустынных берегов бродили речные чайки. Вдали, у красных кирпичных стен очистной, ярко выделялся желтый «газик» милиции.
«Осипов, — понял Январев и на какой-то миг засомневался в своей убежденности. — А что, если… Нет, такого не может быть. Не могли туда дети проникнуть. И вода же там, в подвалах».
И опять лес, веселый кустарник, одинокие фигуры солдат оцепления. Ближе к домам цепь плотнее, милиционеры и солдаты через каждые двадцать, десять метров.
На площадке перед Домом Советов густая толпа. Молчаливая, настороженная, ждущая. В открытом окне третьего этажа женщина в белой кофточке облокотилась на подоконник, смотрит сюда.
Январев узнал ее. «Что она делает там, в горкоме партии?… Вызвали, очевидно. В школе как в армии: рядовой набедокурил, забот и неприятностей из-за него от взводного до генерала».
Январев поднял руку до груди и помахал. Светлана Васильевна ответила. И от ее приветствия стало еще светлее вокруг, захотелось скорее разделаться с сегодняшней работой, освободиться, встретиться.
«Скорее бы кончился трудный месяц май!»
— Ракеты! — во всю силу легких крикнул Январев, и со всех сторон запретной зоны взлетели красные искрящиеся комья.
Спрыгнув вниз, Январев молниеносно расстегнул и сбросил ремень с портупеей и стремительно направился к штольне. Филимонову он еще издали жестом приказал уходить в укрытие.
Аккумуляторный фонарик Январев повесил на грудь. Светло, и руки свободны. Он придирчиво оглядел новый коробок, зажег, раз и другой, спички для проверки. Все нормально.
Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул воздух, как на вышке перед прыжком в воду, и быстро, сноровисто, точно поджег все пороховые фитили. Со всех сторон засипели тонкие дымные струи.
Глава восьмая
КОНЕЦ ТРЕТЬИХ СУТОК
В двенадцати штабелях не оказалось ни одного ящика с взрывателями. Осталось переложить последний, у стены. Но на него надежды мало было, хотя Антон и бормотал изредка: «Не может такого быть…»
Взрывателей не было. Ростику вспомнился «газик», который давно уже торчит на приколе возле кинотеатра. Машина как машина: кузов, сиденья, под капотом с жаберными щелями двигатель. И руль есть, и фары, и колеса. Недостает до полного комплекта одной-разъединственной штучки — резинового манжетика. Цена ему пятачок, а нету. И стоит-простаивает хорошая машина!
А в жизни? Все, кажется, есть. Есть прекрасное Каспийское море, замечательный город Баку, дом, где ждут тебя на каникулы. Но нет одной трубочки, взрывателя, — и не видеть моря в этом году.
В этом ли только? Может быть, никогда?…
Опять всплыла запавшая в память прочитанная непонятная фраза: «Не смерть — небытие страшит».
Что значит небытие? Когда нет тебя? Все есть, а тебя нет. Как сейчас. Там, наверху, есть город, завод, люди, а ты — в земле. Нет тебя. И не было будто.
Был! Был и не стало. Что с бабушкой сделается, когда узнает! Сердце разорвется. Оно у нее такое больное, как у Марь Петровны было.
Три сына бабушки, три дяди Ростика, погибли на войне. Вместо них пришли три извещения, три «похоронки». Теперь вот единственный внук, сын единственного оставшегося в живых сына, тоже уходит в небытие… Бабушка всегда предчувствовала: «Ты меня когда-нибудь в могилу сведешь, внук мой. Аллах свидетель».
Ни в какого она бога не верит, нет его, а и был бы…
Ростик насторожился.
Кто- то зашаркал по цементному полу. Кто?
Он хотел спросить, крикнуть: «Кто?» И не смог. Оперло дыхание.
Алене все чудилось, что она не впервые здесь. Была. Давно. Во время войны, когда ее и на свете не было. Но здесь она уже была. Ее никто не замечал, а она все видела и запоминала.
Сумрачный подвал с черными тенями вооруженных солдат, лампу из сплющенной гильзы, хмурое лицо
