Тропа длиною в жизнь

шкуры…

Духи несомненно были здесь, но являть себя своему Избранному почему-то не спешили. И тропу к ним приходилось искать самому.

Этот хребет казался выше пройденных; в особенности одна вершина. Большая ее часть тонула в предрассветном полумраке – как и вся низина, в которой Аймик коротал невесть какую ночь, – а вершина уже розовела, ее уже коснулись кончики рогов еще не видимого здесь Небесного Оленя… И, глядя, как светлеют облака, прилепившиеся к склонам этой горы, как все ярче и ярче сияет она в уходящей ночи, среди зеленеющего неба, исчезающих звезд, Аймик убеждался: ОНИ должны быть там… где-то у вершины… или даже по ту сторону хребта. По ту сторону Стены Мира.

Отсюда, снизу, казалось немыслимым добраться туда, к розовеющим снегам. Но он уже знал горы и понимал, что вон по той расселине без особого труда доберется до тех сосен, где виднеется что-то вроде тропы, должно быть проложенной козами. По ней он наверняка доберется до тех скал, а там… А там будет видно! Конечно, пройдет не день и не два. Конечно, он будет ошибаться, попадать в непроходимые места, возвращаться на старую тропу. Но он доберется.

Аймик уже собрал заплечник, еще раз проверил лук, поудобнее пристроил колчан со стрелами, уже взял в руку копье, готовясь встать на тропу к вершине, как вдруг…

«Ты САМ должен дойти, только сам. Не жди, что Могучие сами перенесут тебя через Стену Мира…»

Он вздрогнул, озираясь в недоумении. Показалось – голос Великого Ворона раздался совсем рядом, почти над самым ухом. Нет. Показалось. Никого.

9

Вот уже который день беспощадно слепило солнце. Так, что Аймик был вынужден пристроить под капюшон малицы кусок заячьей шкурки, чтобы хоть как-то защитить глаза. Он почти не смотрел по окрестностям – только под ноги, осторожно, словно слепой, прощупывая копьем снежный наст. Он брел по заснеженному гребню, огибая вершину, так чтобы попасть на другую сторону Стены Мира. До самой вершины еще высоко, и отсюда, вблизи, она кажется еще недоступнее, чем снизу. Но и не достигнув самого верха, он был на такой страшной высоте, которую прежде и представить себе не мог, оторванный, отрешенный от всего земного. Здесь были только слепящее небо и слепящий снег. И еще – выступающие из облаков и тумана горные пики. И где-то здесь его ожидали Могучие Духи.

Каждый шаг давался с мучительным трудом. Каждый глоток воздуха разрывал не только горло – все внутренности. Сердце колотилось так, словно стремилось вырваться из груди; оно молило об отдыхе. Желтые, синие, черные пятна расплывались перед глазами по снегу. Но Аймик шел и шел, не зная, доживет ли он до очередного ночлега… и будет ли конец всему этому.

Мир погружался в синий слабо искрящийся туман, то ли поднимающийся снизу, из ущелий, то ли опускающийся сверху, с небес. В нем исчезало все: и горные вершины, и бездонный провал, и заснеженный гребень, и даже само небо.

(Небо? А сам-то он где сейчас? Ведь говорили же: Стена Мира – она до самого Верхнего Мира возвышается. Так быть может…)

Аймик остановился. Откинул заячью шкурку. Огляделся.

Ничего. Розовато-сизый, слабо мерцающий туман – и ничего больше. Только вверху слева мутно светлеет какое-то пятно. Одно… Второе… Третье…

ЧТО ЭТО?!

Вокруг происходили какие-то перемены… Туман как будто растворялся, открывая и небо, и вершины гор. Но в небе… не одно, а ТРИ! Да, ТРИ СОЛНЦА зажглось в этом невозможном небе; Небесный Олень вывел на Лазурное пастбище двух невесть откуда взявшихся братьев.

А там, где вновь стали проступать горы… ГИГАНТСКАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ФИГУРА, ВЫШЕ САМОЙ ВЫСОКОЙ ГОРЫ, ВОЗНИКЛА НА ОДНОЙ ИЗ ВЕРШИН И ПРОСТЕРЛА СВОИ РУКИ ВВЫСЬ, ПРЯМО К ТРЕМ СОЛНЦАМ.

Чувствуя, что теряет рассудок, Аймик все же нашел в себе силы обратиться… прокричать… прохрипеть…

– Могучий Дух! Я – Аймик, сын Тигрольва, идущий к вам Северный Посланец…

Снег стал оседать под его ногами, увлекая за собой, вначале неспешно, вкрадчиво…

…В снежном облаке Аймик скользил – катился – кувыркался вниз по склону, оставляя глубокий след, все быстрее и быстрее… Вниз. В бездну.

Глава 13 ОДИНОКИЙ И ЕГО ДОЧЬ

1

Холод… Потом тепло… Где он? И кто он? Сознание возвращалось рывками, спутанно. В черном небе качались огромные белые звезды, а среди них одна кровавая… Не звезда – злобный глаз огромного волосатого единорога превращается в кровавую каплю от удара… О чем-то настойчиво говорит Великий Ворон, вещает что-то важное… Да нет, это Армер, конечно… все просто приснилось в бреду, а он – там. И Ата…

…Да, конечно, конечно, так уже было, совсем недавно: что-то тяжелое давит его грудь, и нет никаких сил освободиться от ненавистного гнета, нестерпимо воняющего паленой шерстью. Все то же самое, такое знакомое: вот и морозом откуда-то потянуло, и Ата рядом – как всегда, – и она снова подносит ему питье… Но почему-то Ата какая-то не такая…

Надвигается чужое — мир, где все по-другому, где нет «далеко» и «близко», и сейчас для него (Аймика? Нагу? Кого-то третьего?) этот чуждый, невероятный мир известен до мелочей, гораздо лучше, чем тот, едва проступающий, в котором морозный воздух мешается с невыносимым запахом шерсти, где остались руки Аты…

…А это чей голос? Не Армер, нет. И не Великий Ворон… Ах да, Великий Ворон – это же не взаправду, это сон, бред… ЧЕЙ ЭТО ГОЛОС?! ПЕЙЯГАН?! Неужели этот?!..

(Ах да! Это же был сон. За что ему ненавидеть своего брата?)

…Еще глоток… Хорошо-то как! Сейчас – снова в забытье…

Разглядев, что ухаживает за ним не Ата, а какая-то неведомая смуглянка, круглолицая, большеглазая, черноволосая, ничем Ату не напоминающая, он не сразу поверил своим глазам. Все казалось: что-то не то, какая-то ошибка… Ведь все это – сон? Ведь на самом деле он должен быть там, в жилище Армера, оправляться от ран, полученных в схватке с единорогом? Разве не так? И он старался не подавать виду, что уже приходит в себя, уже различает окружающее… А вдруг все же этот докучливый сон окончится и он наконец-то вернется к себе, станет самим собой, а весь этот бред с Избранничеством, будь оно неладно, растает, исчезнет, забудется… Пусть даже не забывается, тем лучше: они посмеются над глупым бредом. С Атой…

Он много спал, и во сне все это казалось возможным. Но провалы в иной мир случались все реже и реже, заменяясь глубоким, уже почти здоровым сном. И все отчетливее, все неумолимее надвигалось понимание: нет! Туда ему не вернуться! Он – Аймик, Избранный, перебравшийся через самую Стену Мира и встретившийся там лицом к лицу… видимо, с кем-то из Них, Могучих. И сейчас он… Невесть где и с кем.

Он старался не выдать себя, казаться слабее, чем на самом деле. Вслушивался. Украдкой наблюдал из- под приспущенных ресниц… пока веки не наливались тяжестью и он вновь не уплывал в спасительный сон… Как не хотелось возвращаться! Но уж если это неизбежно, он по крайней мере постарается понять, где находится и кто это рядом с ним. Люди? Духи? Предки, быть может?

Постепенно Аймик понял: их двое – молодая женщина и мужчина. Женщину он уже знал достаточно хорошо; она-то за ним и ухаживала. Руки – сильные, ловкие – узнал прежде, чем лицо рассмотрел. А вот мужчину никак разглядеть не удавалось; он как-то все в стороне да в стороне. Наверное, подходил ближе, наверное, помогал, да, видимо, тогда только, когда Аймик и впрямь был в забытьи. Понял только: постарше женщины. По голосам догадался.

Разговаривали эти двое редко. Речь совсем незнакомая, ни на один из известных Аймику языков и наречий не похожа, – а ведь он за годы странствий с кем только не встречался. Говорил чаще мужчина;