Он отвернулся, чтоб отдышаться. Они смотрели сконфуженно на дергающиеся плечи. Почти тотчас за ним явился посланный Розой Мередит.
— Не пойду, — голос у Бонни прыгал. — Я подам заявление, я ухожу.
— Прекрати, что ты порешь! — И Мередит схватил его за плечо, потащил волоком по коридору.
Через пять минут Джона Харбора отрядили в «Устричный бар» сказать Десмонду Фэрчайлду, что его вызывают к Розе.
Десмонд не стал торопиться, а когда в конце концов вошел в кабинет и ему выложили предложение, затряс головой. Он ни малейшего желания не имеет вводиться на Крюка. Тем более — за четыре дня. Ему эта роль не была, во-первых, предложена, и он исключительно доволен ролью Боцмана.
Стоял, в своем верблюжьем пальто, стучал сигаретой по ногтю большого пальца.
— Дико извиняюсь, господин хороший, но я свои возможности знаю, — и косо ухмыльнулся.
Мередит безрезультатно терзал телефонный диск. Джордж Руд на гастролях; Майкл Ламонт, по сведениям подруги, на съемках в Пайнвуде; Беренсон ушел из профессии, теперь он учитель в школе и срываться не собирается, ни за какие коврижки, спасибо большое, и Мередит, возможно, не в курсе, что сейчас полпервого ночи?
Еще один актер, постоянно обращавшийся к Мередиту, регулярно вкладывая в письмо — как пришлось напомнить его жене — конверт со своим адресом и маркой и ни разу не дождавшийся хотя бы уведомления, что письмо дошло, — к сожалению, умер. Бонни припомнил Сирила — как же его фамилия? — который перед войной изумительно сыграл в Ватфорде в возобновленном «Шеппи»[22]1. Мередит напомнил ему, что этот, как бишь его, Сирил лишился обеих ног при перестрелке в Северной Африке.
И тут, машинально переставляя фотографии у себя на бюро, Роза вспомнила про О'Хару.
— Нет! — заорал Мередит.
Овладев голосом, он предположил, что едва ли человек с таким именем, как у О'Хары, захочет тащиться в провинцию.
— Здрасьте, — сказала Роза. — Если только не занят, прискочит, как миленький. По старой-то памяти. — Она удивлялась, где у нее раньше была голова.
Бонни стоял у окна, устало смотрел на залитую огнями улицу. Некто в плаще собирался улечься спать на пороге у Джорджа Генри Ли, кругами, кругами переступая по старым газетам, как пес на каминном коврике.
Бонни нашаривал мелочь в кармане.
9
Квартирная хозяйка крикнула снизу О'Харе, что его к телефону. Междугородка.
Услышав голос Поттера, он растерялся.
— А-а, как дела? — спросил он и тут же прикусил язык, с досадой призвав себя быть посуше.
— Должен извиниться, что беспокою в столь поздний час, — сказал Поттер. Последовала знакомая задержка дыхания: он затягивался сигаретой. — Роза сочла, что нельзя ждать до утра. Твой телефон мне дал Рейналд.
Он коротко изложил, перед какой они оказались трудностью.
— Не думаю, что ты захочешь приехать… даже если свободен.
О'Хара ему напомнил, что Юнг считал Ливерпуль центром Вселенной.
— Любопытно, — сказал Поттер. — Он, надо полагать, тут не жил. Срок — шесть недель, по два утренника в неделю, начиная со вторника.
— Я, очевидно, буду его заменять в обеих ролях? — сказал О'Хара.
— Разумеется. Это традиция.
— Не обязательно, — сказал О'Хара. — Лоутон[23] играл только Крюка.
Потом он позвонил Лиззи, спросить ее мнение.
— Рождество в глуши, — сказала она. — Это на любителя. Но ты же всегда туда рвался, и, кстати, ты можешь заломить астрономическую сумму.
— Нет, ты подумай только… Уж кто-кто, а Поттер…
— Вот я и думаю, — сказала она. — Но ведь когда это было…
— Никогда точно не измеришь, как на кого подействовал, — сказал он, хоть он-то как раз все прекрасно себе представлял. — Время тут ни при чем.
— А кто там еще будет? — спросила она. — Кроме Мэри Дир?
— Может, Дотти. Я не интересовался.
— И когда ты едешь?
— Вот только уложу чемодан. Я на мотоцикле, — сказал он, и была трудная пауза, когда она ждала, чтоб он пригласил ее на Новый год в Ливерпуль.
— Ну ладно, — сказала она, не дождавшись. — Смотри открыточку прислать не забудь.
Он, хмурясь, позвонил Моне Кэйдж, но подошел муж, и он бросил трубку.
Роза сняла О'Харе номер в отеле «Адельфи» за счет театра. Красивый жест — знала, что жить он там не станет, всегда, даже совсем еще сосунком, цеплялся за прошлое.
Он переночевал в отеле всего одну ночь и съехал, снял свою прежнюю комнату на первом этаже того дома на Перси-стрит. И, бродя по знакомым улицам, сам себе в этом не признаваясь, старался догнать призрак, за далью лет ставший реальней, чем тот человек, в которого он теперь превратился.
Комната не изменилась нисколько. Все так же дымил камин, сырость все так же розовато цвела в простенке между немытыми окнами. Даже столик, который Кили, художник, приспособил вместо палитры, был тут как тут под раковиной. Он не рискнул проверить матрас, из опасения, что и тот окажется прежним.
Когда он вытащил стол и электричество оплеснуло желтые лужи кадмия и озеро алости, ему вспомнилась девушка, которая провела его вчера утром в гримерку. Она была в рабочей спецовке, он включил свет, и ее волосы вспыхнули под тусклой лампочкой.
— А я знаю, это ваша старая гримерка. Мне Джордж говорил.
— А-а, Джордж. Соль земли.
— Чтоб вода из крана потекла, надо стукнуть по трубам, как раньше, — сказала она.
Палисадник стоял теперь без калитки, в ящик с углем окончательно завалилась косая крыша, но, присмотревшись, он разглядел на ржавой ограде облупившуюся краску, отметину от замка, которым он когда-то запирал мотоцикл.
Кили, конечно, давно съехал. Студент-биолог, заика, занимал теперь заднюю комнату. Одинокий и нищий, он уже наведывался, взял чашку овсяных хлопьев взаймы.
В те первые вечера О'Хара не ходил в «Устричный бар». Грейс Берд, с которой он уже раньше работал и был в чудных отношениях, чуть не все ночи просиживала в больнице, вязала в приемной, пока Дотти выхаживала беднягу Дикки Сент-Айвза, а из Мэри Дир, хоть он ценил ее как актрису — наверно, она лучший Питер Пэн после Нины Бусико, — товарищ просто никакой. Он ухватился было за Бонни, но быстро сообразил, что помреж — поттеровский дружок, и счел за благо пока суд да дело держаться подальше. Поттер, надо отдать ему должное, против ожидания, вел себя вполне приемлемо — прохладно, но корректно.
Он легко переносил одиночество. К обществу не стремился. Никуда не тянуло из этой комнаты с превращенным в палитру столом. Лежал по ночам на узкой койке и ждал, когда хлопнет на ветру калитка, пока не вспоминал, что калитки теперь уже нет.
Дотти однажды выскочила с веревкой, чтоб удушить этот стук. Дотти прикнопила над камином фотографию Чарльза Лоутона из киношного журнала. Встать, приглядеться вблизи, и обнаружится на
